Олеко Дундич
Шрифт:
Гусары же на рысях двинулись в сторону железной дороги.
Руднев слез с крыши вагона и направился навстречу неизвестным всадникам. Ему хотелось сердечно поблагодарить за помощь, оказанную эшелону, поздравить с удачной атакой, но, подумав, он воздержался. В ту пору по донской степи бродили разные конные отряды. Что это за отряд, за кого воюет?
— Кто такие? — спросил Руднев у ехавшего впереди гусара.
— Мы другови, по-русски «товарищи», — объяснил гусар, приглаживая рукой выпавшую из-под шапки черную как смоль прядь волос. — В нашем отряде сербы, хорваты, боснийцы — ваши другови.
— Другови, — повторил Руднев: ему нравилось это хорошее, емкое славянское слово. — Скажите, кто
— Я, — ответил левша. — Позвольте представиться: Алекса Дундич *.
— По-нашему — Олеко, — заметил Руднев.
— Может быть, и так, но в Одессе меня еще Иваном звали.
— У русских это самое распространенное имя. Нравится оно вам?
— О да! — воскликнул Дундич. — Прошу, называйте меня по-одесски — Иван.
Дундич произносил русские слова, делая ударение не там, где следует. Однако эти неточности придавали его речи особый колорит, особую характерность.
Пока Руднев разговаривал с Дундичем, из вагонов на перрон высыпали старики, женщины, дети.
— Скажите им несколько слов, ведь вы их спасители, — предложил Руднев.
Дундичу никогда не приходилось выступать на собраниях, произносить длинные речи, но все же ему хотелось рассказать людям о своих боевых товарищах.
Все они иностранцы, но не ландскнехты [1] . Сначала служили в Одесской интернациональной Красной гвардии, а теперь — в Красной Армии. У себя на родине — в Сербии, Хорватии, Боснии — они испытывали такой же гнет, такую же нужду, как и их братья — русские пролетарии.
1
Ландскнехты — так в средние века в Западной Европе называли наемных солдат, готовых сражаться где угодно и за кого угодно, лишь бы только их служба хорошо оплачивалась.
Дундич хотел еще сказать, что многие из его товарищей после подписания мирного договора мечтали вернуться домой, к родным очагам, к своим семьям, но когда белые подняли руку на народную власть, развязали гражданскую войну, иностранные пролетарии снова взяли в руки винтовки: рядом с русскими они дрались на баррикадах Одессы, вместе с ними рубили гайдамаков под Жмеринкой, а потом защищали Воронеж.
— Скажите им несколько слов, — повторил свою просьбу Руднев.
Красный от волнения, Дундич поднялся на подножку вагона, но после первых же слов запнулся, стал подбирать русские слова.
— Говорите по-сербски, я буду переводить, — предложил Руднев.
Начальник штаба знал несколько славянских языков. Занимаясь на историческом факультете Московского университета, он, подобно Рахметову, с которым познакомился еще в детстве, читая Чернышевского, мечтал отправиться на Балканы, чтобы обойти пешком славянские земли, познакомиться с сербами, хорватами, черногорцами, изучить их быт, обычаи. Но помешала война. И как было приятно ему теперь где-то в Придонье встретить тех, с кем он давно мечтал познакомиться.
Но и на родном языке Дундичу трудно было говорить. От сильного волнения перехватило горло. Тогда он выхватил из ножен клинок и молча дотронулся до него губами, а за ним — и все бойцы отряда. Это была клятва без слов.
Руднев сделал знак машинисту. Протяжно заревел гудок.
— По местам! — раздалась команда.
Телеграфист бросился к своему вагону. Сороковому захотелось его пожурить.
— А вы, дядя, говорили, что нас не увидят, не услышат, что никто к нам на помощь не придет. А вот люди отозвались. Из далекой Сербии пришли. Сколько еще мозолистых рук к нам потянется, когда чистая правда про нашу революцию, про нашу страну по миру пойдет! Считать не пересчитать!
Ответа не последовало.
В вагоне заиграла гармошка, вслед за ней забренчала балалайка. Кто-то сильным голосом запел про Стеньку Разина. Эшелон повеселел.
Обдав всадников теплым паром, напоенный паровоз потянул за собой тяжелый состав и вскоре скрылся за поворотом.
Проводив эшелон, Руднев вскочил на коня: дело сделано, теперь надо поскорей возвращаться в штаб.
Выпрямившись в седле, он громко произнес:
— Другови, вперед!
— Напред, на Царицын! — крикнул по-сербски Дундич, и всадники поскакали в степь.
В Россию, в Россию!
Дундич и Руднев были однолетками, но военные невзгоды и трудности походной жизни Олеко познал раньше. Руднев еще учился в тульской гимназии и читал с клубной сцены гневные строки про янычар [2] , угнетавших Сербию, про знаменитое Косово поле, когда Дундич уже рубился с турками на этом же поле.
2
Янычары — привилегированная пехота султанской Турции. В захватнических и грабительских войнах янычары отличались свирепостью и жестокостью.
Косово поле! Пожалуй, в Сербии не найдется человека, который бы не знал, что в июне 1389 года здесь сербский король Лазар потерпел крупное поражение от янычар. Эта битва осталась в памяти сербского народа как ужасная катастрофа, а день, когда было нанесено поражение, — как самый трагический день в истории Сербии.
Прошло свыше пяти веков, и на том же поле вновь разыгралось сражение. Сербы с помощью черногорцев, болгар и греков изгнали турецких захватчиков со своей земли.
Казалось, войне конец. Дундич уже собирался сесть за книги, продолжить прерванную учебу, но на Балканах снова заговорили пушки. Юношу призвали на вторую Балканскую войну. Это было в 1913 году, а в следующем, четырнадцатом, началась мировая война. Она была продолжением борьбы крупных капиталистических стран за передел мира и сфер влияния. Формальным же поводом для начала войны между двумя блоками империалистических стран — Антанты [3] и Тройственного союза — послужил июньский выстрел в Сараево. Здесь сербским подданным был убит наследник австрийского престола Франц-Фердинанд. Австро-Венгрия при поддержке своей союзницы Германии начала военные действия против королевской Сербии.
3
Антанта (согласие) — блок империалистических держав: Англии, Франции и России, сложившийся в начале XX века. Во время первой мировой войны к Антанте присоединились США, Япония. Италия, всего 25 стран.
За три года — три войны. Правда, на австро-германском фронте Олеко находился недолго. В бою у горы Гучево немецкие санитары подобрали тяжело раненного Дундича и унесли в госпиталь. Его поместили в «сербскую» палату. Рядом с койкой Дундича лежал капитан Милан Чирич.
— Давно, момче [4] , воюешь? — поинтересовался Милан.
— С двенадцатого года.
— Звание у тебя какое?
— Подпоручик.
Милан поднял голову, посмотрел на соседа пристальным взглядом. «Он ли это? Не обознался ли?»
4
Момче — парень.