Оленин, машину!
Шрифт:
Кузьмич смотрел на меня внимательно, ожидая пояснений.
— Это ты сейчас чего за штуки такие назвал? — спросил, прищурив глаза.
— Да просто… слыхал, за границей, в Америке, такие уже на машины ставят. Вот ГУР, например, — это гидроусилитель руля. Такая штука, чтоб можно было руль хоть двумя пальцами крутить, а приборы сами помогут с остальным справиться, только усилие им задай в нужную сторону. АБС — антиблокировочная система. Чтоб тормоза не сразу колесо блокировали, и тогда машину занести может, а дробно. Вот так, — я показал ладонями.
— Ладно, соловей ты курский, — прервал меня Кузьмич, махнув рукой. —
— Вот спасибо! — улыбнулся я и вскоре уже стоял в сторонке, наблюдая, как мастер ходит под машиной, подсвечивая переноской.
— Ну чего тебе могу сказать… Расстрелять тебя надо, Лёха, — глухо прогудел голос Кузьмича из ямы.
— Это с какой такой радости?
— Ты где так поперечную рулевую тягу долбанул? Она ж у тебя на соплях держится!
— А чёрт его знает, — я почесал в затылке. Хорошо бы рассказать мастеру, как мы за японским шпионом по тайге гонялись, но нельзя — майору Грозовому слово дал.
— Чёрт его знает, — проворчал Кузьмич, повторяя за мной. — Ладно. Иди пока. Через два часа придёшь. Всё сделаю. С тебя магарыч.
— Будет!
— «Будет» не булькает, — прогудел мастер.
Я поспешил к Зиночке. Ну где ещё мне раздобыть на территории прифронтового лагеря бутылку «беленькой»? Девушка оказалась занята работой по самое не балуй. Принимала грузы, расписывалась, сортировала, — словом, носилась по своему хозяйству, вся вспотела бедняжка. И тем, влажная и раскрасневшаяся, показалась мне ещё симпатичнее. Напомнила себя такой, какой была прошлой ночью…
— Ой, Алёша, тебе чего? — заметив меня, подскочила Зиночка. — Ты прости, некогда сейчас. Видишь, сколько всего оформить надо. Понизила голос и прошептала: — Говорят, завтра в наступление.
— И я очень рад тебя видеть, — сказал, не удержался и, глянув воровато по сторонам, чтобы не заметил никто, чмокнул в розовую щёчку, отчего Зиночка заалела, как степной мак. — Послушай, мне бы поллитровочку.
— С ума сошёл? А вдруг проверка?
— Ну, скажешь, разбила, — улыбнулся я как можно обольстительнее, потом приобнял Зиночку, притянул к себе и поцеловал в уста сахарные.
— Пусти, дурачок, — смутилась она ещё сильнее. — Жди тут.
Умчалась, а я с удовольствием посмотрел на её крепкую фигурку. Да, сейчас бы не о войне думать, а о приятных моментах мирной жизни. Но увы. «К тому же я раненый», — сказал сам себе строго и перестал лыбиться. Вскоре Зиночка вернулась, принесла мне обёрнутую тряпицей бутылку. Я бережно взял её, послал девушке воздушный поцелуй, — неподалёку появились солдаты, но нас пока не заметили, — и поспешил обратно в мастерскую.
Там пришлось подождать, пока Кузьмич вместе с помощником закончит ковыряться в моём виллисе. Вскоре он выбрался из ямы, кивнул мне на машину:
— Давай, чеши отсюда. Дел по самые гланды, — проворчал он.
Я подошёл быстро к нему, поставил рядом на металлический верстак поллитровку.
— Как и обещал.
В глазах Кузьмича потеплело. Может, он думал, что я так просто отбрехался. Мол, когда-нибудь и принесу, а вдруг сделал.
— Давай, Алексей, — сказал мастер более приветливо, — удачи.
Мы попрощались, и я вернулся-таки к блиндажу. Успел как раз вовремя. Оказалось, комсорг нашей роты, лейтенант Селивановский. «Его зовут Сергей Николаевич», — всплыло из памяти Оленина, и я поднял
Правда, сыну Селиванова теперь лишь семь лет, он в 1938 году родился, мальчишка совсем. Интересно, а комсорг, которому на вид лет 20, об этом знает, кому он тёзкой приходится? Мне даже захотелось его спросить.
Нас, водителей отдельного батальона, которые были комсомольцами, вызвали в палатку. Здесь всё было готово к собранию: на брезентовой стене портреты Ленина и Сталина, на грубо сколоченном столе красная скатерть, невесть откуда взявшийся графин с водой, стакан. Собравшиеся в зале человек двадцать, увидев эту посудину, захихикали, предположив, что внутри водка, и потому сейчас лейтенант будет байки травить или анекдоты похабные.
— Ладно, товарищи, будем начинать, — сказал Селиванов, посмотрев на наручные часы. Дальше потянулась рутина. Избрали комиссию, потом голосовали за повестку дня, и лишь минут двадцать спустя комсорг наконец заговорил о главном. Озвучил он, в общем-то, и так всем давно известное: ровно в 00 часов 00 минут 9 августа 1945 года советские войска перейдут в наступление, чтобы разгромить японских милитаристов на территории Монголии, Китая и Кореи, а потом, если будет приказано, то и добить врага в его логове — на японских островах.
Я слушал и думал о том, как всё-таки хорошо, что Япония — последняя из стран «оси» и их союзников, которая осталась после разгрома фашистской Германии. Положительное в этом то, что помогать ей попросту некому, да и ресурсы на исходе — США за четыре года войны постарались максимально сократить захваченные японцами территории в Азии. Иначе бы война могла затянуться.
И то, что американцы уже сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а завтра та же участь постигнет Нагасаки, — тоже повлияет на решение японского командования и лично императора Хирохито признать поражение во Второй мировой войне и подписать акт о капитуляции. Я думал о том, что когда был маленьким и посмотрел мультфильм «Босоногий Гэн», то яростно ненавидел США, совершивших такой зверский акт над несчастными японцами.
Потом, когда узнал, какую дичь японцы творили в Китае и других захваченных странах, устраивая акты жесточайшего геноцида, перестал им сочувствовать. Вспомнить только, что в одном Китае их жертвами в годы войны, с 1937 по 1945-й, стали более двадцати миллионов человек. Так что зря распинался товарищ лейтенант Селиванов. Меня мотивировать ни к чему. У меня в голове информации намного больше, чем у всего командования нашим фронтом.
Жаль, что я никак не могу поделиться ей, чтобы ускорить нашу победу. Мне бы очень хотелось, к примеру, не останавливать наше наступление, а после победы в Китае начать переброску наших войск с Курильских островов и Сахалина прямиком на Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю, — четыре «кита», на которых вся Япония держится. Можно было бы начать с Хоккайдо, а затем победным маршем пройти с севера на юг, а в финале водрузить красное полотнище на самой высокой точке острова Цусима, — в память о наших героических моряках, погибших в Цусимском проливе в 1905 году.