Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы
Шрифт:
По воспоминаниям Вениамина Каверина, Авербах был «маленького роста, в очках, крепенький, лысый, уверенный, ежеминутно действующий – трудно было представить его в неподвижности, в размышлениях, в покое» [20] .
Говорил Авербах энергично, напористо, но речь его была соединением пустот. Он жонглировал мнимыми понятиями, заговаривая слушателей. Он сбивал с ног своей уверенностью, что общими усилиями они создадут новых Шекспиров, научат писать, как Федин.
Он был невероятно технологичен, практичен. Каверин вспоминал: как-то на встрече в «Европейской» Авербах выступал перед писателями-попутчиками, среди которых были Зощенко, Слонимский, Шкловский, и говорил с ними так, как будто у него, автора торопливых статей, посредственного литератора, была власть над настоящими
20
Каверин В. Эпилог. С. 84.
В огромном письме Николаю Молчанову от 23 сентября 1931 года – несколько страничек, плотно исписанных яркими зелеными чернилами, – Ольга в подробностях и не без гордости расскажет, что произошло с ней в те летние месяцы в Ленинграде.
«Потом приехал Авербах… По приезде он сразу проявил максимум заинтересованности ко мне. Мы с ним сразу подружились. Ходили, разговаривали, ужинали в Европейской и т. д. Колька, что это за человек, наш Князь! Интересно, что ему 28 лет! А человек два раза был на нелегальной работе в Германии и Франции, его там били, выслеживали и т. д. Да всего не расскажешь. Ведь он, кроме того, член первого ЦК КСМ, организатор его и т. д. В общем – князь, князь. И (деталь) потом вдруг еще открылась его сторона, вдруг (?) говорит: “неделями тянет к револьверу” и т. д. <…> Ну ладно, потом приезжает небезызвестный тебе Горький. Маршак тянет меня к нему насчет “Костров” [21] . Идем, долго говорим (больше я, чем Маршак). Спорим. Горький заинтересован, заражен. Пишет рассказ о Ленине, воззвание относительно “Костров”. Колька, Горький до того милый, хороший парень, что я просто обалдела. Сидела с человеком, который написал “Клима Самгина”, и чувствовала себя лучше, вернее, непринужденнее, чем с Авербахом. Тоже, если писать, книжку надо.
21
«Костры» – тематические сборники, предназначенные для детей, которые О. Берггольц готовила к печати. Литературным консультантом «Костров» был С. Маршак. Первый сборник весь состоял из рассказов о героях. По мысли создателей, эти рассказы «бывалых людей» пионеры слушали у костра. Авторами рассказов были Л. Пантелеев, Н. Тихонов, Р. Васильева, А. Золотовский, Ю. Либединский, В. Кетлинская, М. Зощенко и др. В 1932 году был выпущен «Костер первый», в котором Берггольц опубликована рассказ «Свинцовый поход: Рассказ журналистки» (М.—Л., 1932. С. 121–134) – о свинцово-цинковом заводе под Владикавказом, так как «Без свинца нет пуль, нет снарядов».
Вечером, после рабочего театра, едем к Горькому ужинать. Зашел разговор о фольклоре, Юрий попросил спеть частушки. Я запела и пела под общими восторгами и просьбами полтора часа. На другой день всем окал, какая есть хорошая девушка, умная и т. д. Сказал, что обязательно я должна прийти к нему, – он будет какие-то капитальные труды по народному творчеству издавать, говорит, что я должна обязательно участвовать, реализовывать свои частушки и пр. В общем, ребята продолжают говорить с каким-то благоговением об отзывах Горького обо мне.
Сегодня с золовкой А. М. (очень хорошая, а сынок его ба-алда!) была у В. В. Лебедева [22] . Фраер. Потом завтраками у А. М. Потом поехали в музей ГПУ. Ох, Николка! Какую кучу гадов и мы уничтожили, и сколько еще ее есть, жуть берет… В общем, я была потрясена. Потом мы поехали в ТЮЗ. Была “Хижина дяди Тома” – такое безобразие, что я отупела <…> Э, да за ТЮЗ нужно взяться – во как. Ведь у них даже Франции нет. Перевальцы какие-то, гуманисты, ребят портят, мать их… и вот, очевидно, от этого у меня такое мрачноватое настроение.
22
Художник Владимир Васильевич Лебедев, иллюстратор книги О. Берггольц «Зима-лето попугай».
Впрочем, нет, – раздражает неопределенность положения. Авербах и Горький считают, что “Костры” настолько мировое дело, что ему нужен особый руководитель. Между прочим, Горький сказал, что это должно быть особое издательство
И вот Авербах и Горький решили, что они отзовут меня – и тебя. Через Ц. К. ВЛКСМ. Сейчас же. И вот это-то меня и мучит. С одной стороны, я определенно знаю, что я по-настоящему нужна здесь, для того, чтобы сделать большое настоящее дело. Людей для этого дела нет. Маршаку доверить его – нельзя (подчеркнуто Берггольц. – Н. Г.) при всем его энтузиазме. И в ЛАППе дела – до черта, ЛАПП, оказывается, – слабая организация, а ребята в то же время растут так, что голова кружится от успехов.
А с другой стороны, как же бросить З. К. [23] ? Колька, очень странное дело, ведь тосковала о Ленинграде в Алма-Ата, а приехала – буквально не терпелось ехать работать обратно. Что ж, теперь погастролировала, и в кусты? А орден [24] ? После того, сколько о Казахстане рассказано, как только почувствовала в себе силы для настоящей работы – так… что же получается, Коля? Я в нерешительности. Основное настроение – Казахстан до марта. Но – отзыв? Но – в марте, возращение мое не имеет смысла. Надо положить начало новому издательству, большое дело начать – сейчас.
23
ЗК – газета «За коллективизацию», Алма-Ата. Орган крайкома ВКП(б) Наркомзема. Выходила в 1931 г.
24
Имеются в виду амбициозные планы молодых людей получить награды за освещение коллективизации в Казахстане в газетах «За коллективизацию» и «Советская степь». Но ордена получены не были.
Но самое основное – ты. Ведь я хорошо помню твой вопль: “В Ленинграде что мне делать?” Это, конечно, и верно, и неверно, очень неверно. Работы много – до черта, Колюша. И – я хочу быть там, где ты. Я… теряюсь без тебя, свет мой!»
Ольга, несмотря на горячее чувство к Николаю, не может пройти мимо огромных перспектив, которые открывают перед ней Маршак, Горький и Авербах. При этом у нее уже появляются начальственные нотки «нового человека», который не может «доверить» Маршаку руководство детской литературой. Заметим, Ольге только двадцать один год, и она еще не так много написала. Но непомерные похвалы делают свое дело: она принимает многообещающие предложения и входит в круг советской богемы.
Попутно она изобретает способ вытянуть Молчанова из Казахстана. С этого момента можно четко проследить, как Николай, будучи абсолютно честным и самостоятельным человеком, попадает под напор ее сильнейшей воли. Принимать решения теперь станет она, и так будет до его смертного часа в блокадном Ленинграде. Но в творчестве всё было иначе: тут он всегда – самый главный и строгий ее судья.
Однако пока она ничего изменить не может. Хотя все в один голос обещают ей вызвать Николая в Ленинград, дело стопорится. Возможно, потому, что тот, от кого это зависит, имеет на Ольгу свои виды.
Авербах заверил Ольгу, а та в свою очередь Молчанова, что ему будет послан вызов из ЦК. Но вызов все не приходит, и Молчанов начинает подозревать Авербаха в том, что тот умышленно держит его вдали от Ольги. И подозрения эти не лишены оснований: именно тогда у Берггольц завязывается роман, который очень льстит самолюбию начинающей поэтессы.
Авербах был чрезвычайно влиятельной фигурой не только в литературном, но и в политическом мире. Не случайно Ольга и Николай называли его между собой в письмах «князем».
В конце 1931 года Молчанов пишет Ольге: «Последние события совершенно перевернули дело. Авербах таки оказался сукой. Может, это сильно сказано, но факт тот, что его информация не отвечает действительности. От 23-го послана не телеграмма Постышева, а вторичный отзыв – вялый и глуповато написанный. Этим отзывом да запросом характеристик и исчерпывается наше дело в крайкоме».
Свою журналистскую жизнь Ольга продолжает на заводе «Электросила», где до августа 1933 года работает редактором комсомольской страницы заводской многотиражки. По предложению Горького она начинает писать историю завода. Горький писал ей вдохновляющие письма, однажды сказал о ней фразу, которую передали ей: «Такие девушки бывают только в сказке, это же фантастика…»