Ольга Ермолаева
Шрифт:
Она продолжала оправдываться и тогда, когда они вошли снова к Добрушину. Она плакала и причитала:
— Да пропади они пропадом, проклятые. Да я их и прежде ненавидела, как собак паршивых. Да я просто, товарищи, не подумала, ей богу, право! Ну, что-то привезли и только. Уж простите меня, христа ради, дуру бестолковую...
Ольга ни разу еще не видела такой свою тетку. Смешно и странно было видеть эту угловатую женщину плачущей. Добрушин улыбался, слушая причитания Степаниды. А она продолжала:
— Товарищ комиссар!.. Я
— Ладно, там видно будет. Иди давай.
Степанида вышла, говоря на ходу:
— Экая досада, право.
Добрушин проводил Ольгу до ворот.
— Ну, иди... Ни о чем не думай, Оля... Ты молодец. Мы с тобой еще свидимся.
— Павел Лукояныч!.. Вы не думайте, тетка Степанида на самом деле не скрыла...
— Ну!.. Не будем об этом говорить. Разве я не вижу... Иди и ни о чем не думай.
К обеду орудийный гул смолк. В городе стало спокойней. Только на окраине города непрерывно трещали пулеметы, а к вечеру и они, удаляясь, стихли.
Стафей Ермилыч, вернувшись вечером, с радостью сообщил:
— Отогнали подлых. А близко были.
В эту ночь Ольга тоже не могла уснуть. Она чутко прислушивалась к каждому шороху. Часто выходила за ворота. Ночь была тихая, ясная, только временами где-то на далекой окраине раздавались одинокие, редкие выстрелы, да кое-где взлаивали собаки, или цокали конские копыта. Но в домах была тишина, не светились в окнах огни.
Прошел еще месяц, полный тревоги. Несколько раз подходил враг к селению, но всякий раз спешно уходил. Каждая наступающая ночь была теперь тревожной, и каждое утро было полно ожиданий неизвестного.
Но вот однажды совсем недалеко от дома Ермолаевых грохнуло орудие. Ольга в эту ночь спала у матери. Дом задрожал, в кухне лопнуло стекло в раме и со звоном вывалилось.
Другое орудие ахнуло подальше. Заговорили пулеметы. Лукерья торопливо крестилась и творила молитвы. В глазах Ольги дрожал испуг. Сердце глухо подсказало, что началось что-то решающее.
Она выглянула за ворота. Улица была пустынна. Вдали виднелось зарево пожара. Лениво поднимались густые черные клубы дыма. Горели дома в той стороне, где стоял дом Сазоновых. Не думая об опасности, Ольга побежала, держась ближе к строениям. Выбежала на пригорок, откуда, как на ладони, был виден завод и площадь близ него. Завод молчал. Трубы не дымили, окна смотрели черными провалами. По площади, поднимая пыль, прошел отряд красногвардейцев и скрылся за перевалом. Недалеко время от времени трещал пулемет. Ольга вывернулась из-за угла и замерла. Вблизи нее, спрятавшись за бугром, возились у пулемета два человека. Молодой — почти еще мальчик — красногвардеец торопливо доставал ленту патронов, а за ручку пулемета держалась женщина. Она была в коричневой куртке, опоясанной
— Ложись!
Пулемет загремел: тра-та-та.
Ольга упала в канаву и поползла по ней. Где-то невдалеке заработал другой пулемет, и над головой завизжали пули.
Сзади кто-кто крикнул:
— Отступай-ай!..
Ольга выглянула из канавы. Сзади вперебежку двигались красногвардейцы. Женщина у пулемета что-то сказала своему товарищу и пустила новую очередь. От тупого ствола пулемета курился дым. Потом она выхватила бомбу и швырнула ее в улицу. Столб черной земли поднялся вдали; выхватила другую и снова швырнула, затем торопливо взяла пулемет и покатила его за угол.
Ольга, не помня себя, выскочила из канавы.
— Хоронись!.. Что тут шляетесь!?. — грозно крикнула ей женщина и быстро пошла по улице.
Ольга сунулась в ворота. Калитка была заперта. Кулаками она начала бить в ворота. Но ей никто не открыл.
Тогда она забежала в нишу каменных ворот. Опустилась на землю и закрыла лицо руками.
ГЛАВА XIII
— Ушли, золотко мое, наши?..
— Да, ушли, тятенька.
— Не горюй! Придут еще.
— Не знаю, тятенька.
— А я знаю, что придут. Думаешь, наше селение забрали, так этим и кончилось все?.. Не-ет. Народ не истребить...
К обеду на соборе ударил колокол. Ему отозвались колокола других церквей, и, сливаясь, звуки поплыли над селением густым тяжелым гулом.
— Как в ночь на пасху зазвонили, — сказал Стафей Ермилыч и тяжело вздохнул.— Радость! То ли не праздник? Эх!..
Ольга вышла на улицу. По дороге стройно проходил отряд солдат. Слышался нерусский говор.
«Чехи!» — подумала Ольга, пытливо рассматривая солдат.
Плечистый высокий солдат отделился от отряда и подошел к Ольге. Худое, изрезанное глубокими морщинами лицо его густо обросло черными иглами волос.
— Пить...— проговорил он.
Ольга вынесла ему большой ковш холодной воды. Солдат с жадностью припал к воде, смотря в ковш. Его большой кадык перекатывался, в горле булькало. Подавая порожний ковш и отпыхиваясь, солдат сказал:
— Благодару... Болшевиков много?
— Не знаю.
Прищурив глаза, солдат спросил:
— А болшевики хороший народ?
Ольга смешалась и, краснея, нетвердо сказала:
— Н-не знаю я...
— И-и!.. Лубишь большевиков... Они жесткий человек. А там... звонят...— Он похлопал Ольгу по плечу и ласково улыбнулся.— Ничего... Все будет хорошо.... Спасибо.
Он торопливо направился вслед за отрядом.
С монастырской колокольни тоже ползли густые удары большого колокола. Ольга пошла в монастырь: ей хотелось узнать, уехала Степанида или нет. К церкви шли люди.