Ольга, княгиня воинской удачи
Шрифт:
Но вот Колояр и Соломка принесли гусли. Боян проковылял к лодье покойного и уселся на кошму под самым бортом, там, где Черниге было бы лучше всего его слышно, если бы звуки этого мира еще до него доносились. И сама душа воеводы, наверное, невидимою птицей сидела сейчас на высоком штевне и прислушивалась. Клубы дыма, уносимые ветром от берега в море, вихрились над носом лодьи с резной головой сокола, и Мистине вдруг померещилось, будто он и правда видит там белую птицу с человеческим лицом…
По знаку Ингвара гриди уняли шум. Боян провел пальцами по струнам, и у каждого возникло удивительное чувство – будто тьму прорезали солнечные лучи, невидимые очам, но ощутимые сердцем.
– Я принесу в жертву мертвому и его новым владыкам другую деву, куда лучше этой, – сказал Боян, и все стоявшие вокруг сомкнули ряды теснее, чтобы как можно больше людей могли его расслышать. – Да усладится слух
Удивительно, как нежно звучал низкий голос Бояна, рисуя красоту девы. И настоящее чудо творил он с каждым слушающим. Стоя на песке перед лодьей у моря, каждый ощущал себя где-то в другом месте – светлом, теплом, чистом, как цветущий луг ранним летним утром. Никто уже не видел той тощей девчонки в черно-красной плахте, что сидела у ног покойного в лодье – перед каждым сияла иная дева, прекрасная, как солнце, в лучах золотых прядей, с глазами небесной синевы…
Шли рыбаки по морю,Громко спевали песниПро красоту-девицу,Что вдвое месяца краше,Яснее светлого солнца. Услышал рыбацкие песниМогучий Морской Владыка.Услышал и стал печален,Нахмурил чело свое грозно.Вскипели тут пенные волныОт гнева Морского Владыки.Три дня бушевало море,Гнало высокие волны,Губило лодьи морские,Билось о белые скалы.Собралися мудрые старцы,Держали совет и сказали:Гневен Морской Владыка,Желает и требует жертву.Положено Князю МорскомуРаз в девять лет – по деве.Голос певца изменился: в нем зазвучали грозные завывания бури, низкий шум валов, дробящихся о скалы, крики чаек, треск ломаемых весел. Каждый нахмурился, затаил дыхание, видя бурлящее море перед собою. И пробирало холодом от ожидания: вот-вот морской владыка явит себя взорам и назовет причину своего гнева…
Мать как-то пошла за водою,Оставив одну Гостилюбу.Вышла девица из дома,Села у синего моря,Звонкую песню запела.Вскипело синее море,Погнало высокие волны,Ударило в белые скалы.Глядит пред собой ГостилюбаИ видит великое чудо:Стоит перед нею владыкаЗлатые кудри по пояс,В руках золотые стрелыИ лук с золотой тетивою.Слова говорит ей такие:Душа моя, красная дева,Давно я тебя поджидаю.Положена дань мне от веку,Раз в девять лет – по деве. Славен я всякою силой:Когда заиграю на гуслях,Пляшут волны морские,А вихри им подпевают.Златые мечу я стрелыБыстрее буйного ветра,В кого попадут моиТрудно было дышать, грудь сжимало от смеси восторга и ужаса: в глаза каждому смотрели золотые очи морского владыки. Сквозь легкие колебания прозрачных волн было видно, как тянутся вдаль золоченые палаты, сияют жемчужные окна, искрится самоцветами посуда на столах. Это потрясало – и в то же время казалось пугающе знакомо. Как будто в младенчестве каждый видел эти палаты, эти столы с пирующими гостями и самого хозяина, но был унесен оттуда так давно, что все забыл… А теперь вспомнил и вновь узрел потерянную родину.
Вскрикнула громко деваИ быстро бежать пустилась.Едва она оглянулась,Как видит великое диво:Исчез златокудрый владыка,И змей перед нею двуглавый,Одет золотой чешуею,Венцы на главах сверкают.Змеяка за девой мчится,Златые свивает кольца.Бежала дева близ моря,До белой скалы высокой,Настиг ее здесь змеякаИ рухнул с ней в синие волны.И стала жить ГостилюбаВ глубинах синего моря,В богатом чертоге царскомЖеною Морского Владыки.Поют дунайские девыСлаву красе Гостилюбы,Отроки славят владыку,А кто услышал – пусть помнит.Многие из слушателей невольно обхватывали себя за плечи, борясь с зябкой дрожью – кольца золотого змея, холод морских глубин каждый ощущал собственной кожей. Другие не смели шевельнуться и даже глубоко вздохнуть. У них на глазах вновь творится мир – свершалось одно из тех событий, что случились давно и случаются снова, ничуть не меняясь, каждый раз, как найдется среди смертных способный отворить эту дверь. И пока эти события происходят и обновляются, мироздание будет стоять.
Певец умолк, но вызванный им мир не ушел. Сквозь черные морские волны сияли золотые палаты с жемчужными окнами, стройный кудрявый молодец обращался в двуглавого змея и снова в молодца… Образы висели над берегом, над песком, над бортом лодьи, с языками пламени улетали в звездное небо. Но голова кружилась, утрачивалось понимание, где верх, а где низ, море и небо сливались воедино, обхватывали и поглощали…
Никто не знал, сколько прошло времени. Пламя костра немного опало – никто не подкидывал дров, – однако колесо ночи почти не сдвинулось с места.
– Разрушено святилище, говоришь? – первым подал голос Ингвар.
Он говорил тихо, но его услышали почти все.
– Эта песнь известна подунавским поселянам, – Боян бережно переложил гусли с колен на кошму. – В прежние времена, пока здесь справляли все обряды почитания идолов… старых богов, каждые девять лет с Белой скалы на острове сбрасывали деву в жертву Морскому Царю. Теперь дев уже не бросают, но песню еще поют, потому что…