Ольга, княгиня зимних волков

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– А зря! – вдруг сказал Алдан – средних лет, рослый, молчаливый, темноволосый ютландец с густой бородой, в которой было заплетено две-три косички.

Каким ветром его занесло в Киев, никто, кроме него самого, не знал. Но, видимо, на Русь он попал недавно, потому что говорил по-славянски медленно и с усилием, однако понятно.

– Почему это зря? – К нему повернулись сразу несколько голов. – Ты славы не хочешь?

– Нье хочу! – Алдан решительно покачал головой.

– Но почему? – спросила Эльга.

Насколько она понимала Алдана, это был человек решительный и отважный. Другой

и не посмел бы признаться, что не желает славы – главного, к чему все здесь стремились.

– Зачем же ты приехал сюда, – продолжала она, – если не за славой?

– Для уехать так далеко могло много причин! – Алдан ухмыльнулся. – Но нет, я никого не убил без закона. Только это все равно. Я скажу, почему я не хочу славы. Многие знают, что умерший со славой будет после в Валгалле. Там он будет пить пиво, есть мясо…

– Заниматься пивосвинством! – вставил Мураш любимое в Ингваровой дружине выражение.

– И снова драться, – продолжал Алдан, перейдя ради столько сложного предмета на северный язык. – Порой с теми же, кого уже однажды убил… или кто убил его. И так до тех пор, пока не наступит Рагнарек. Ты подумай, Эльга, как скучно тысячу лет подряд каждый день рассказывать о прежних своих подвигах все тем же людям! И слушать то, что ты слушал каждый день целую тысячу лет! Да сам бы бросился на свой меч, если бы это помогло – но ведь они и так умирают каждую ночь и возрождаются каждое утро. И ничего с этим не поделать.

Все молчали, внезапно удрученные скукой того существования, о котором положено мечтать каждому, кто носит оружие.

– Но иные знают, – звучал в тишине низкий голос Алдана, – что люди рождаются вновь. И для того чтобы родиться вновь, необходимо одно: чтобы тебя забыли живые. Пока они помнят, скажем, Сигурда Убийцу Дракона или того же Фарульва Рыжую Собаку – их память питает дух в Валгалле, и он крепок, как огонь, в который бросают сухие дрова. И они будут вечно есть все то же мясо, которое уже съели вчера. Но если живые забыли тебя, твой дух на том свете начинает истончаться, пока не угаснет совсем. И вот тогда ему станет можно родиться вновь. И ты вновь выйдешь в мир живых людей, будешь совершать новые подвиги… Вот поэтому я не хочу славы. Дома у меня слишком много родни, и я ушел оттуда, чтобы они меня забыли. А здесь, когда я умру, меня забудут быстро – ведь тут у меня никого нет.

– Ну тогда пусть и меня забудут! – раздался голос Ингвара.

Никто не заметил, что князь тоже вошел со двора и стоял у двери.

– Но кто же тогда будет учить и вдохновлять людей на подвиги? – воскликнула Эльга. – Ради чего люди ищут подвигов и славы, как не ради памяти? Не потому ли, что хотят стать выше и славнее тех, кого помнят?

– Нельзя, госпожа, быть стягом и воином одновременно, – усмехнулся Алдан. – Или драться, или вдохновлять. Только что-то одно. Но ты не беспокойся. Желающие быть стягом всегда найдутся. Многие возродятся поневоле, потому что о них не было саги – было нечего помнить, и им придется выйти в мир, чтобы попробовать еще раз. Но ведь воинов нужно много. А стяг для войска нужен только один. Когда их два – это скорее плохо, чем хорошо.

– Я воин и хочу быть воином! – откликнулся Ингвар. – Ну а ты, Эльга, будешь моим стягом.

Тебе это больше подходит. Правда, ребята?

– Правда! Слава княгине! – заорали все в избе – с облегчением, стараясь сбросить уныние и сомнения, навеянные речью Алдана. – Слава нашему стягу!

Когда снова стемнело, Эльга и Прибыслава хотели уйти со двора, но кмети их остановили.

– Не уходи, матушка. Гостей пропустишь.

– Гостей? – изумилась Эльга. – Каких гостей?

Гости в этой глуши казались не менее чудесным явлением, чем сами древние великаны. Даже более того.

– А вот увидишь! – ухмылялись кмети, уже бывавшие здесь.

Ждать долго не пришлось. Вскоре в закрытые ворота раздался стук – размеренный, важный.

– А кто там такой? – закричали дозорные у ворот.

– Какой хрен колотится?

– Какую чуду принесло?

Но в голосах звучало скорее веселье и ожидание, чем удивление.

В ответ из-за ворот раздалось пение.

– Мы ходили, мы ходили! – начал первый голос.

– По зеленым по лесам! – подхватили еще пять-шесть.

– Мы искали, мы искали!

– Государева двора!

Ворота открыли, и во двор вступили человек восемь или десять ряженых: с факелами, с бубенцами, с разными погремушками. С пением они обошли двор, уверяя, будто он «на семи столбах стоит» и все прочее, что поется в таких случаях. Эльга с изумлением поняла, что это пришла «колядная дружина». И дома под Плесковом, и в Киеве она, разумеется, видела этот обряд каждый год, но никак не ждала, что он возможен здесь! Откуда эти… существа, кто они? Конь в полтора человеческих роста, леший с соломенной бородой до колен, старуха с огромной головой, в платке из мешка и с берестяным «лицом»… Неужели… настоящие нави? Только они, казалось, и могли выйти из заснеженной, пустой, мертвой чащи.

– Это от Любудичей! – крикнул ей Карий, видя ее изумленное и испуганное лицо. – Каждый год ходят!

Эльга рассмеялась. Зная, какой обильный пир устраивает киевский князь, которому некого кормить, кроме своей дружины, самые смелые из Любудичей приходили собирать «на богов».

Княгиня сделала знак челядинкам, чтобы принесли из гридницы пирогов и пива. Но не успели те уйти, как у ворот опять раздался стук.

– Мы ходили, мы искали! – долетело снаружи пение громких мужских голосов.

– Князя Ингоря двора!

– Он не мал, не велик!

– Далеко в лесу стоит!

Кмети снова отворили. Во двор вступила новая «колядная» дружина: человек пять или шесть, наряженных волками. На каждом была шкура, личина, короб за спиной, в руках посох. И по топору за поясом сзади. Покрытые снегом, новые пришельцы выглядели истинными детьми зимнего леса.

Коло этого двора да шелковая трава!Светел месяц в терему – то хозяин во дому!Едет князь молодой по горам, по долам,Суды судити, ряды рядити.Жене везет кунью шубоньку,Сыновьям-соколам – по добру коню.Дочкам-зорюшам – по жемчужинке! —