Ольга, княгиня зимних волков

Дворецкая Елизавета Алексеевна

В такое время и это была новость. Вся челядь слышала, как старшая княжна вопила в избе:

– Убирайся отсюда, корова неуклюжая! Видеть тебя больше не могу, все глаза мне измозолила! Ни повернуться не можешь, ни подать! Привыкла там княгиней быть у зоричей, теперь толку от тебя, как от дохлой кошки! Думаешь, и здесь будешь посиживать, как там? Дура безголовая! Колода безрукая! Чтоб не пускать ее больше ко мне на глаза, а то другой горшок об голову разобью!

Всего-то горя – подавая княжне молока, Нежанка разбила горшок. Было бы о чем жалеть. Однако княжна, обычно сдержанная и к челяди не злая, раскричалась так, что

всем стало страшно.

– Давно она меня не залюбила, – плача, жаловалась Нежанка в избе для челяди, куда убежала, спасаясь от гневной госпожи. – С тех пор как вернулась, так и началось… Одно ей не то, другое не то… Чешешь волосы – гребнем дергаешь, умываться подашь – вода холодна, кашу подашь – миска плохо вымыта, прясть сядешь – что все прохлаждаешься… Все бранит меня, попрекает князем Зоряном, а чем я виновата была? Сживет она со свету меня, горемычную!

– А ты княгине пожалуйся, – подсказывали бабы.

– Да княгиня-матушка ей ни в чем не перечит. Боится, – опасливо оглядевшись и прикрыв рот ладонью, шепнула Нежанка. – Она же того… с Закрадьем зналась. Ей теперь и родная мать возразить не смеет. Ой, бедная моя головушка! – снова заплакала она. – Сглазит, проклянет, исчахну, иссохну, пропаду ни за что-о-о…

Нежанке и правда пришлось тяжело этой осенью: она горевала по погибшему, сторонилась людей, таращивших на нее любопытные глаза. И она, и княжна, обе тосковали, невольно вернувшись в родной дом, где приходилось привыкать жить по-старому. А это так трудно тому, кто уже сам стал другим.

И уже назавтра у бедняжки появился новый повод для слез. За ней прислали девчонку и объявили: княжна ее продала, у избы ждет отрок от купца Пересвета, который отведет ее к новому хозяину.

Собирая свои немудреные пожитки, Нежанка рыдала в три ручья и от слез не видела, что делает. Девки и бабы собрались вокруг нее и ревели заодно, бестолково помогая собираться. Теперь уж все были уверены, что челядинка пострадала из-за ревности княжны.

– Понятно, кабы не Нежанка, достался бы ей зоричский князь, а не тот… ну… у кого она три года жила! – толковали бабы, стараясь не называть властелина Закрадья. – Вот и разобиделась, простить не может.

– Да, видно, и ее-то сглазили там… ну… там! Раньше-то она добрая девка была. А как вернулась – переменилась.

– На том свете всякий тебе переменится!

– Ну, не убивайся так уж, горемычная! Может, у другого хозяина и не плохо тебе будет.

– Увезут меня, бедную, в чужую сторонушку! А я здесь с малолетства выросла, здесь и матушка моя схоронена! Ворочусь ли когда, не знаю, может, на чужбине голову сложить придется…

Отрок увел заплаканную Нежану на Пересветов двор. Сам хозяин ночевал дома последнюю ночь: загруженный обоз уже стоял у причала под охраной дружины. Как рассвело, Пересвет уселся в сани, и обоз тронулся вниз по руслу по Днепру, направляясь к Касплянскому волоку, который теперь, под снегом, можно было преодолеть без обычной летней тягомотины с перегузками и катками. Новую челядинку он увез с собой.

На самом деле бабы не узнали правды: княжна не продала челядинку Пересвету, а отдала для передачи ладожскому ярлу Ингвару сыну Хакона.

– Он за эту «княгиню» на поединке бился, одолел, вот пусть и забирает свою награду! – со сдержанным гневом говорила княжна Пересвету, спешно приглашенному в Свинческ перед самым отъездом. – Нам ее не надо!

Пересвет

сдерживал улыбку и тайком переглядывался с хирдманами. Те тоже считали, что княжна не может простить челядинку, которая невольно отбила князя-жениха и заняла место, которое предназначалось Ведоме. Даже Сверкер, узнав об этом, одобрительно усмехнулся. Ему понравилась мысль унизить Альдин-Ингвара, который унизил его, вернув «похищенную челядинку». Нежана же была подарена Ведоме еще в детстве, и та могла ею распоряжаться по своему усмотрению.

В день отъезда Пересвета Ведома проснулась даже раньше обычного – после того как заснула за полночь. Ее томило беспокойство: обойдется ли? Уедет ли Нежанка? Не спохватится ли отец? Она нарочно отложила передачу челядинки на последний день, чтобы оставить Сверкеру поменьше времени усмотреть опасность. Даже когда совсем рассвело и сказали, что обоз ушел, Ведома не посмела перевести дух. Но вот три дня миновали, а об уехавшем Пересвете почти никто не вспоминал, и Ведома наконец успокоилась.

Даже в осеннее распутье Сверкер не терял времени даром. Гибель Зоряна показала ему, как велика опасность прямого столкновения с внуками Ульва уже в ближайшем будущем, и он спешил обезопасить себя всеми возможными способами. Его домочадцы знали, что он посылает гонцов и к полоцким князьям, и к ильменским. С последними требовалась осторожность: нужно было выведать, на чьей стороне они будут в случае войны. Старинные словенские роды не любили варягов, но, живя вблизи старых варяжских городцов в Приильменье, с самого Волховца начиная, слишком от них зависели. В случае благоприятного исхода переговоров к середине зимы ожидались гости.

Ведома поначалу не знала, куда себя деть: она так привыкла иметь работу на весь день, что теперь ей все время казалось, будто она чего-то упускает. Сиди да пряди, остальное – не твоя забота. Но прежние труды все время снились ей. Вроде бы недолго прожила она замужем – всего месяца три, – но каждый день был так насыщен, что теперь эти три месяца вспоминались ей как отдельная целая жизнь.

Казалось бы, здесь, в Свинческе, ничто не могло напомнить ей о Равдане, но она думала о нем постоянно. Порой казалось, будто она и правда вернулась с того света и не узнает ничего вокруг себя. Все утратило вкус, теперь она не жила, а только ждала, когда они снова встретятся. Но и вообразить не могла, как это может случиться, и оттого была лишена даже возможности ждать.

Не сказать чтобы отец теперь держал ее взаперти, но ей не разрешалось выходить из городца без провожатых-хирдманов. К ней не подпускали никого из приходивших в Свинческ по какому-либо делу. Ведоме был ясен замысел отца: Сверкер надеялся вынудить ее забыть прежнего мужа, который так и остался ему неизвестным, а потом выдать за другого, по собственному выбору. И, здраво рассуждая, Ведома понимала, что у него это может получиться.

Все ближе был Корочун, после которого Сверкер ожидал знатных гостей. Среди них он и надеялся найти себе зятя. А что она сможет возразить? Ведома не могла отказаться от нового брака под тем предлогом, что ее прежний муж – вовсе не владыка Закрадья, оставшийся за непреодолимой стеной, а обычный живой человек. Насколько она понимала своего отца, узнав имя зятя, Сверкер постарается оставить ее вдовой. После всего случившегося ему не составит труда вызвать Озеричей на новую ссору.