Ольга, королева руссов
Шрифт:
И однажды за поворотом реки с берега раздался громкий веселый оклик:
– Эй, великий воевода! Не отсидел еще задницы на лодочных скамьях?.. Правь к моему берегу, я тебе коней приготовил!
На обрыве стоял сам древлянский князь Мал. Лично. И сиял улыбкой во все лицо.
– Это – сам князь Мал! – счел нужным сообщить несколько перепуганный проводник.
– Вижу, – сказал Свенельд. – Приставай к берегу.
Причалив, он первым взобрался на обрыв и первым приветствовал вождя лесных славян:
– Прими мой
– Нет, так теперь не годится! – с хохотом ответил Мал и, шагнув навстречу, вдруг крепко, обеими руками обнял Свенельда.
Русы обнимались редко и только с родственниками. Для славян же это было весьма распространенное дружеское приветствие, выражавшее крайнюю радость по поводу встречи. Мал оказался достаточно сильным, и воевода собственными костями восчувствовал его силу.
– Я еду к тебе без…
– Знаю, знаю, – перебил князь, продолжая радостно улыбаться. – Беседа хороша за хорошим столом, тем более что ты с дороги. Коня великому воеводе!
Пировали в княжеской горнице. Стол ломился от яств, челядь была приветлива, однако своего сына Свенельд за столом не обнаружил. Сидели старейшины племени и даже кое-кто из молодых воинов, но Мстиши меж ними не было.
– Ты послал моего сына на границу, князь Мал?
– Все ты увидишь и все ты узнаешь, воевода. Только сначала примешь кубок дружбы от моей воспитанницы.
Он отослал чашника с повелением и пояснил:
– Я, когда еще вольное племя водил, случалось, караваны торговые придерживал. Ради права на проход. Остановил однажды греческих торговцев – они снизу шли, – и гречанка-рабыня мне в ноги бросилась: «Спаси дочку мою!» А дочке – лет семь. Удочерил я ее, назвал Отрадой, выросла в добрую красавицу. Вот она тебе кубок чести и поднесет, а ты ее – в уста поцелуешь. По-отцовски. Вот уж и чашник знак подает, что готова моя дочь. Отрада моя. Дозволишь позвать?
– Ты оказываешь мне большую честь, князь, – улыбнулся Свенельд.
Он вдруг вспомнил рассказ матери о внезапном сватовстве ее приемного отца, покойного Великого Киевского князя Олега. Как-то в столице рузов их конунг Берт оказал ему такую же честь. Тогда кубок поднесла Олегу дочь конунга Берта, и знакомство с нею окончилось сватовством. Ничего подобного, конечно, не могло повториться, но Свенельд невольно усмехнулся про себя.
– Кубок чести знаменитому полководцу Великого Киева! – крикнул князь Мал и хлопнул в ладоши.
Гридни распахнули двери, и в трапезную, чуть помедлив, точно собираясь с духом, вошла тоненькая девушка, почти подросток. Перед собою она несла большое серебряное блюдо, на котором стоял тяжелый золотой кубок, до краев наполненный фряжским вином. Девочка-подросток не только крепко держала блюдо с кубком, не позволяя расплескаться густому вину, но и двигалась столь легко и грациозно, что Свенельд откровенно залюбовался ею.
– Будь здрав, великий полководец. – Девушка с поклоном протянула Свенельду блюдо.
– Будь здрав, Свенельд! – тотчас же хором подхватили все сидевшие за столом.
Свенельд залпом выпил кубок, поставил его на стол и вежливо склонил голову:
– Благодарю тебя, красавица.
Согласно обычаю, он откинул покрывало из легкого шелка, закрывавшее ее лицо, но несколько задержался с поцелуем, будто что-то напомнили ему вдруг ярко-синие глаза под густыми черными ресницами.
– Счастлив будет твой супруг, княжна Отрада.
Осторожно приник к пухлым устам жесткими, потрескавшимися в боях и на ветрах губами, и тотчас же за столом гости застучали кубками:
– Слава великому Свенельду! Слава!..
Девушка склонилась в низком поклоне и, не оборачиваясь, пошла к выходу. А Свенельд, улыбаясь, глядел ей вслед, почему-то взяв в руки золотой кубок, отныне ставший гостевым подарком князя Мала. От смеха и шуток гудел огромный стол.
– Кажется, ты благословил жениха моей дочери, воевода, – сказал князь, когда Свенельд сел. – Мои уши не ослышались?
– Ты – счастливый отец. – Свенельд улыбнулся.
– Может быть, ты хочешь благословить его сейчас лично?
– Конечно, ведь кругом – счастливые люди! Зови молодца сюда, князь Мал.
Гости изнемогали от хохота. Свенельд знал любовь славян к шумному и непременно веселому застолью, понимал, что смеются они над ним, но смеются добродушно, а потому всячески старался соответствовать этому забубенному веселью.
– Так звать? – улыбаясь, добивался князь вторичного подтверждения.
– Зови!
– И ты благословишь их союз, даже если жених крив, горбат и без одного уха?
Одно ухо отрезали у военнопленных, Свенельд об этом знал. Но шутка казалась доброй, и пришел он к древлянам с миром. Однако веселье несколько затягивалось, и потому ответил он на последний вопрос Мала вполне серьезно:
– Я дал свое слово.
За столом примолкли. Суровость Свенельда знали, и неуверенно хохотнул только какой-то записной шутник. И тогда князь Мал громко хлопнул в ладоши.
Гридни вновь широко распахнули двери, и тотчас же в горницу, держась за руки, вошли молодые. И Свенельд вдруг напряженно выпрямился в кресле: его старший сын Мстиша, которого он отдал в заложники князю Малу, вел за руку княжескую приемную дочь Отраду. Оба были в свадебных одеждах, щедро расшитых красным славянским орнаментом по серому фону неотбеленного холста, и ступали торжественно и неспешно. А подойдя к столу, опустились на колени перед отцами, и Мстиша сказал:
– Прости, отец, что не испросил я твоего благословения. Я люблю Отраду, и больше мне нечего сказать.