Ольга, лесная княгиня
Шрифт:
Мне предстоит рассказать, что нет у нее больше ни отца, ни матери.
И даже если ей приведется когда-нибудь вернуться сюда, она сможет повидать свою мать лишь в той избушке, куда ей едва ли захочется идти.
Она сможет лишь попытаться разобрать родной голос в хриплых звуках из-под берестяной клювастой личины…
До мужа она еще не доехала, но прибудет к нему невестой-сиротой, вынужденной просить родительского благословения с того света.
Я плакала, думая об этом, и роняла слезы на топор. Но кого удивят слезы отъезжающей невесты?
Мой отец думал
– Когда вы вернетесь, я непременно буду ждать вас в Будгоще, – говорил он, обнимая меня на прощание. – Надеюсь, у вас будут к тому времени не только мужья – славные конунги, но и по пятеро… по семеро детей, один лучше другого.
Я смеялась сквозь слезы, воображая нас с Эльгой утонувшими в этой ораве детей.
Ревела и Аськина жена Пестрянка – он ехал с нами, а ей предстояло, едва покрыв голову, дожидаться его до зимы, не меньше. Всхлипывали и Володея с Беряшей, и моя мать, и все наши женщины…
Я была рада, когда лодьи наконец отчалили и вокруг стало тихо.
На широкой глади реки я вскоре успокоилась, осушила слезы и пришла в себя.
Река всегда утешает. Начинаешь понимать, что не тебя одного несет потоком жизни – таков общий закон. А слившись с рекой, обретаешь мир: ведь так или иначе, она приведет тебя на небо, потому что туда лежит ее неизменный путь.
Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть вперед по течению…
Везли меня сразу несколько родичей, не считая дружины: Аська, Бельша и вуй Гремята. Последний взял с собой жену: не очень-то ей хотелось пускаться в дальний путь, но раз уж меня везут «выдавать замуж», без сопровождения родственниц мне нельзя. Вот Аськина Пестрянка поехала бы с ним весьма охотно, но ее не пустила моя мать: она и женила-то сына, чтобы иметь помощницу в хозяйстве, а не чтобы она разъезжала, «что твой купец».
Мы двинулись сначала по Великой, потом по Черехе, а затем через волок пробрались на Узу.
Если я буду рассказывать об этом подробно, мы никогда не доберемся до главного.
А я ведь все время помню, о чем хотела рассказать и зачем взялась за это дело.
Но на свете так мало вопросов, на которые можно дать простой и короткий ответ, а мой – уж точно не из них.
В Будгоще мы надеялись разжиться новостями, но сами оказались вестниками. Здесь не видели Мистину и Эльгу и ничего не знали о наших делах.
Нет, я не буду рассказывать, что обо всем этом говорили Житинеговы родичи.
Мне только было очень жаль Вояну. У нее росли уже трое детей, и она ожидала четвертого. Войдя к ней, я окинула взглядом копошащихся на полу мальцов, со страхом ожидая обнаружить в том, что постарше, черты Князя-Медведя. Хоть я и не видела лица волхва, почему-то была уверена, что сразу узнаю рожденного от него ребенка. Может быть, у него медвежьи уши, как в сказании…
Но я его не узнала, пока Вояна не показала мне.
– А это мой старшенький… Первушка – Медвежье Ушко! – Она весело подкинула мальчика и дала мне подержать.
Она тогда еще не знала…
А я была так потрясена, что не сразу собралась с мыслями – хотя
У ее старшего ребенка не было княжьего имени – он звался только так, как она сказала. Но лицом и повадкой он был вылитый Видята Житинегович! Столь явное родственное сходство бывает заметно даже у родишек, а тут оно бросалось в глаза.
Хоть Вояна и побывала в медвежьем логове перед свадьбой, ее старший сын был ребенком ее мужа.
Но это ничего не меняло.
Ее Первушка – Медвежье Ушко принадлежал лесу.
Я пыталась внушить ей, что она отдаст его не в чужие руки, а своей собственной родной матери, которая будет ходить за ним, словно сама Макошь. Но и это не могло порадовать Вояну – ведь и матери она лишалась тоже.
В конце концов я просто обняла ее и заплакала вместе с ней.
Забрать у нее ребенка должны были Гремята и Бельша, когда поедут назад. Наверное, это случится не раньше зимы, у Вояны будет время привыкнуть к мысли о разлуке.
Если к этому вообще можно привыкнуть.
В Будгоще мы прожили несколько дней: и сами отдохнули, и дали хозяевам время расспросить нас обо всех новостях подробно.
А моих старших меж тем разобрало беспокойство: не станем ли мы такими же вестниками и в Зорин-городке?
Вуй Гремята ходил хмурый: князь едва уломал его возглавить этот поход, а ведь именно нашему большаку придется отвечать перед Дивиславом за исчезновение обещанной невесты. Но еще и самому «обрадовать» его этой новостью – счастье невеликое.
Мне было очень жаль вуя Гремяту.
Получив с пристани весть, что прибыл обоз из Плескова «с боярином и невестой», князь Дивислав сам вышел навстречу.
Даже почти выбежал.
Свадьба ожидалась осенью, и он с нетерпением ждал Зажинок. Но с чего бы невесту привезли на месяц раньше, чем он только думал посылать за ней? Уж не случилось ли у них чего?
Все было так, как ему сказали: длинный обоз, боярин Гремислав – старейшина любутской волости, а с ним – старший плесковский княжич Белояр. И девушка в лодье, высоко сидящая на сосновой укладке и покрытая белой паволокой от дурного глаза.
– Эк вы меня нечаянно обрадовали! – воскликнул Дивислав, дружески обнимая Гремислава, потом княжича. – А я еще пива не варил, да и снопы ржаные пока в поле колышутся [6] .
Гремислав хотел ответить, открыл рот и опять закрыл. Переглянулся с княжичем – лица у обоих были странные.
– Что вы такие хмурые? – не понял Дивислав. – Что невеста моя? Здорова ведь, коли привезли?
И посмотрел на девушку в лодье. Но что там разберешь под паволокой?
Было ясно, что Дивислав ничего не знает. И думает, что ему привезли Эльгу!
6
Имеется в виду свадебный обычай стелить брачную постель молодым в овине на сорока ржаных снопах. (Прим. авт.)