Ольга, лесная княгиня
Шрифт:
Он с досадой покосился на младшего сына, который, видимо, уже давно и часто смущал словен подобными разговорами.
Дивислав взглянул на Гостомысла: тот промолчал, но, судя по его глазам, был не прочь еще поговорить с гостем.
Когда отец не будет слышать.
Назавтра в Словенск явился Герлейк ярл, приближенный Ульва. С ним было всего пять человек, но они приехали верхом, возле их седел были приторочены какие-то мешки.
– Я приехал передать тебе, князь Дивислав, предложение от Ульва конунга. Он сожалеет, что тебе был причинен ущерб на твоей
– Давай-ка, показывай! – оживленно предложил Унегость, по лицу Дивислава видя, что тот не готов с ходу отвергнуть протянутую для примирения руку варяжского конунга.
Дивислав тоже понимал, что его ссора с хозяином волховского пути очень дурно скажется на торговле и на отношениях со всеми соседями. Собственные старейшины не скажут ему спасибо, если он лишит их возможности сбывать бобров, куниц, воск и лен в обмен на серебро и паволоки.
Если уж ему придется выбирать между миром и честью, он выберет честь, но сначала он должен был убедиться, что иного пути нет.
Хирдманы принесли мешки, развязали и выложили на столы в обчине их содержимое.
Здесь были драгоценные собольи шкурки, пара косяков шелка, яркая расписная посуда и даже один франкский меч – такие мечи звались варяжскими. Все мужчины, даже кому никогда не случалось не то что держать подобный клинок в руках, а даже видеть его вблизи, знали их превосходное качество. Меч был еще без рукояти и ножен, но сам по себе стоил едва ли не столько же, сколько остальные подарки.
– Вот, это тебе. – Герлейк показал Дивиславу на меч. – Если пожелаешь, Ульв конунг прикажет своим мастерам изготовить для него рукоять из серебра и ножны с украшениями. Вот этот шелк – для твоей жены, а прочее ты можешь раздать своим людям, которые понесли ущерб и претерпели обиду по вине Бодди. Тогда никто из нас не уронит чести и между нами сохранится мир.
Дивислав внимательно осмотрел меч, бережно взяв его через льняное полотно, в котором он был привезен. Клинок действительно был хорош! И это будет первый варяжский меч в его роду…
Всевида с Держаной обрадуются шелку, а меха и посуда помогут старикам забыть, как они обгладывали ребра Кабаньей Морды. Он взглянул на лица старейшин: только Нудогость презрительно кривился, зато остальные взирали на подношения горящими глазами.
Мельком Дивислав зацепился взглядом за Гостомысла: тот украдкой ему подмигнул и слегка улыбнулся. «Соглашайся», – говорил этот взгляд. Видимо, младший княжий сын знал или думал еще кое-что, о чем не мог сейчас сказать.
– Ну, если мои нарочитые мужи не против… – Дивислав еще раз оглянулся на спутников, и они закивали. – Вижу, подарки неплохие. Ради мира и дружбы с Ульвом… я согласен их принять.
– За это надо чару поднять! – почти пропел Унегость, едва не приплясывая на месте.
Он больше всех был рад, что нависшая угроза войны
– Милодедовна! – крикнул он жене, стоявшей с невестками поодаль у двери. – Меду давай!
Унегость потер руки…
Дивислав снова глянул на Гостомысла: тот широко ухмыльнулся, уже не скрываясь.
На самом деле Ульв конунг не понес ни малейшего убытка ради этого примирения. Подарки, включая рейнский клинок, были взяты из товаров Бодди. Объяснив, что кривичи настроены очень решительно и что ему будет гораздо проще, выгоднее, да и честнее выдать им преступника, чем покрывать его, Ульв изъял три четверти товаров, которые вез варяг. Из них половину Ульв отослал Дивиславу, а вторую половину взял себе за беспокойство. Таким образом, как он объяснил несчастнейшему Бодди, всем вышла прямая выгода: Дивислав сохраняет честь, его люди получают возмещение ущерба, Ульв уберегает мир в своих владениях, а Бодди – жизнь.
– И если рассудить как следует, – закончил Ульв свою речь, – то всякий признает, что именно ты выгадал больше всех. Честь можно, так или иначе, восстановить, мир заключить заново, а нажить имущество для толкового человек нетрудно. Вот только утраченную жизнь вернуть невозможно, и от трупа, как говорил Один, нет уже никакого проку.
На следующий день, передав поклон Ульву и оставив трех соболей Унегостю в благодарность за приют и ласку, Дивислав с большей частью дружины уехал восвояси.
Задержались отроки – сыновья его старейшин, которых Гостомысл пригласил съездить с ним на лов. К ним присоединился и Нудогость. Они уехали только два дня спустя.
Гостомысл, хорошо знавший и местность, и людей вокруг, обещал зоричам отличную забаву и недурную добычу.
Ради зимней скуки к ним присоединились другие молодцы и отроки Словенска, и когда ловцы наконец снарядились, их оказалось десятка четыре.
В Зорин-городок дружина под предводительством Нудогостя воротилась еще дней семь спустя.
Нудогость прошествовал прямо к князю, но там, прежде чем начать рассказывать, почтительно попросил Держану увести княгиню.
И не зря.
После ухода женщин дед Нудята развязал мешок и с торжество вытряхнул на пол нечто круглое, бледное, гладкое…
По обчине пролетел невольный крик – это была человеческая голова. Черты лица были искажены предсмертным ужасом, однако все без труда узнали того, кого видели здесь совсем недавно и кто обещал, что его будут не раз вспоминать…
Обманув бдительность варягов отъездом Дивислава с большей частью дружины, Гостомысл послал своих отроков следить за Волховцом.
Кто обращает внимание на мальчишек, удящих рыбу из-подо льда? Уж точно не Бодди, бежавший в страхе и горести из-за потери почти всего товара.
И прямо на льду Волхова, еще до порогов, где не было поблизости жилья, среди бела дня его и накрыли «ловцы».
Даже если Ульв конунг мог быть недоволен нападением на его земле, его утешило бы то, что неведомые лиходеи помогли ему выполнить обещание: Бодди никогда и ни в коем случае больше не появится в этих краях. Вероятно, удовольствовавшись этим, Ульв и не стал поднимать шума.