Ольга Орг
Шрифт:
— Нет, я люблю больше «Лесную сказку» {8} ,— ответила Лена.
Наморщив тонкий, со смело вырезанными ноздрями нос, Ольга пошла вперед, недовольно бросив:
— Ах, не то!
Она любила музыку за те воспоминания, которые она в ней пробуждала. Мотив какой-нибудь арии или запах духов всегда вызывали в ней забытые образы особенно ярко, особенно остро. Несмотря на свои семнадцать лет, Ольга любила воспоминания. Все пережитое становилось для нее интереснее, все переживаемое казалось скучным, обыденным и донельзя знакомым. О будущем она
Ольга сразу ожила, когда вошла в залу. Она любила бестолковую толчею; кроме того, ей всегда казалось, когда она была тут, что ее что-то ждет новое и интересное впереди; что вот стоит купить билет, и начнется совсем иное, заманчивое. Ей даже было безразлично, куда ехать, лишь бы ехать.
Часто, имея кое-какие деньги, она ощущала непреоборимое желание подойти к маленькому окошечку кассира и взять билет, но всякий раз она вспоминала мать, которую любила как младшую сестру, видела уже ее обеспокоенное нервное лицо и то, как она хватается за сердце, когда у нее начинаются перебои, и останавливалась, только грустно вздыхая.
— Где же они? — спросила она Лену, оглядываясь по сторонам и не примечая никого, кто бы мог походить на описанного ей незнакомца.
— Пройдемся до конца зала,— отвечала Лена, поправляя шляпку и машинально оглядывая себя в зеркало.
Они пробежали из конца в конец, но тех, кого они искали, не было.
Тогда они купили перронные билеты и вышли на платформу.
Шестичасовой поезд уже стоял у дебаркадера {9} . Носильщики носили вещи. У третьего класса толпились мужики с серыми тюками на спине.
Из-под навеса ветер иногда сдувал белую пыль снега и завевал ее в призрачные воронки.
— Да где же они, где же? — уже начиная волноваться и не зная причины этому, спрашивала Ольга.
И вдруг она остановилась, привороженная. На нее смотрели сверху, с площадки вагона, чьи-то внимательные темные глаза.
— Это он,— тотчас же услышала она за собою Ленин шепот.
Но объяснения были не нужны. Ольга сама это ясно почувствовала.
Конечно, на одно лишь мгновение глаза их встретились, но потом, вспоминая это мгновение, Ольга всегда думала, что она пережила много-много дней.
Она не могла бы даже сказать, что особенно поразило ее в этом незнакомце. Она видела лица более красивые, но они не заставляли так волноваться ее сердце. Она увлекалась ими, увлекала их сама, но там это было как-то легко, весело и скользяще. А тут она даже почувствовала нервный холод и крепче стиснула в муфте пальцы.
Ей и в голову не пришло кокетливо охорашивать себя, как она это делала всегда, потому что чувствовала себя под любопытными глазами мужчин хорошенькой и хотела казаться еще лучше.
В это мгновение она потеряла себя, забыла о себе, только слышала, как сильно билось сердце.
Девушки сейчас же пошли дальше, вдоль вагонов,
— Ну, разве неправду я сказала? Разве он не очень красив? — допытывалась Лена.
Но Ольга не знала даже, красив он или нет. Она ничего не знала.
Когда они возвращались обратно, оба незнакомца стояли уже рядом.
Тот, другой, высокий и полный, с золотым пенсне, совсем обыкновенный, добродушный медведь, что-то смеясь говорил и показывал на девушек.
— Вот увидишь, они подойдут к нам,— шептала Лена.— Я уж знаю.
Ольга испугалась.
— Нет, нет, только, ради Бога, не отвечай им, если они начнут заговаривать. Слышишь, а то я сейчас уйду.
— Да что с тобой? — удивилась та.— Чего ты боишься?
— Нет, нет, ни за что!
Ольга точно бежала от самой себя. Но она не могла бы уйти сейчас отсюда. Она просто не знала, что делать.
Полный незнакомец в pince-nez соскочил с подножки на перрон и, улыбаясь не то смущенно, не то вызывающе, подошел к девушкам.
— Надеюсь, что вы не очень обидитесь на меня за то, что я заговариваю с вами,— начал он, приподымая над головою котиковую свою шапку,— но уверяю же вас, что тут нет ничего предосудительного. Я и мой друг едем из Петербурга в имение на святки, у нас никого нет знакомого в этом городе и никто не мог бы нас познакомить с вами, а нам так хотелось бы этого. Я — писатель, мой друг — художник, и очень талантливый художник, уверяю вас…
Незнакомец говорил, обращаясь к Лене, должно быть заметив, что с нею легче столковаться, но изредка он смотрел и на Ольгу, которая шла впереди, опустив голову и плотно сомкнув свои губы.
Последние слова он обратил уже только к ней.
— Итак, вы видите, что мы далеко не искатели приключений, а просто люди, смотрящие здраво на вещи. Мой друг, более того, восхищен вашим профилем, сударыня, который напоминает ему венецианскую камею… Я мало смыслю в этом, но он уверяет, что такие очертания губ, как у вас, можно встретить только на старинных гравюрах, а волосы ваши горят, как червонное золото. Он говорит, что великий Леонардо был бы счастлив писать ваш портрет {10} , который назвали бы восхищенные потомки «Соблазненная Мадонна». Он успел мне сказать еще, что не хотел бы полюбить вас и боялся бы вашей любви потому будто бы, что ваша любовь подобна жалу пчелы: отравив любимого, она останется с ним навеки и, оторвавшись от вас, умертвит вас…
Ольга чуть улыбнулась, слушая его. Ей показались смешными его слова, нарочно выдуманными сейчас, как тема для разговора с глупыми девчонками.
Незнакомец заметил ее улыбку и с живостью подхватил:
— Нет, вы не думайте, что я шучу, а мой друг, хотя и большой фантазер, но иногда, знаете, я ему верю… Право, иногда нужно верить необычайному…
Он вдруг сделался серьезен, и его глаза под золотым пенсне стали грустными, почти испуганными. Он был похож теперь на Неро — Ольгиного сенбернара, когда тот смотрел на нее, положив ей на колени свою большую мохнатую морду.