Олигарх с Большой Медведицы

Устинова Татьяна Витальевна

– Ужас, – печально сказала Дунька. – Какой-то ужас. Столько всего из-за трех безделушек.

– Из-за денег, – поправил Федор Петрович. – Только из-за них.

Все помолчали.

Лиза смотрела в

окно и все думала про сгущенку. И мысли у нее были похожи на сгущенку – длинные, тягучие и белые.

– Мы поедем, – сказал Белоключевский знакомым будничным голосом. – Нам еще в больницу заезжать, а кругом пробки. Снег идет. Федор Петрович, если я тебе понадоблюсь, ты мне звони. Ты тут один разберешься?

Тот пожал плечами.

– Я не один. Со мной ребята приехали. Будем протокол составлять и задержание оформлять по всем правилам.

– А Фаберже? – крикнула Фиона, как будто это и было самым главным. – Где Фаберже?!

– В сейфе, – сказал Федор Петрович. – Под надежной охраной. Так что вы не беспокойтесь.

– Евдокия, эта коллекция – собственность нашей семьи, и ты не должна рассчитывать, что тебе принадлежит хоть что-то! Ты давно не живешь с моим сыном, и в суде это засвидетельствует кто угодно!

– Мне наплевать на вашу собственность, – холодно и величаво сказала Дунька. – Я вас знать не хочу. Я чуть не

умерла, потому что мой муж решил, что ему нужен этот гребаный Фаберже! И моя сестра чуть было не умерла из-за каких-то чужих денег! Я слышать про это не желаю!

– Ну, – сказал Федор Петрович, – вы все равно получите то, что полагается вам по закону. Вы же не разведены со своим мужем, значит, имущество принадлежит вам обоим.

– Ну и пусть принадлежит, – сказала Дунька, поднялась и пошла к высоким белым дверям.

Первый раз в жизни Лиза видела, как ее сестра бредет, ссутулив всегда такие прямые и независимые плечи.

– Всего хорошего, – вежливо попрощался Белоключевский.

И они ушли, а остальные остались. Тюрьма и воля.

– Ну что? – спросил он, когда его дамы уселись в машину и отвернулись к окнам, как две нахохлившиеся курицы. – Все обошлось? Скоро Новый год?

Он тронул машину с места, стал выбираться со стоянки и включил приемник.

Метель мела, и «дворники» негромко стучали, сметая со стекла снег.

«Любовь, – негромко пел Максим Леонидов, – это не только просыпаться вдвоем. Любовь – это значит, что все мы никогда не умрем».