Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго
Шрифт:
2. КНЯГИНЯ НЕГРОНИ
Гюго обладал своего рода евангельским
милосердием, заставлявшим его умиляться
над тем, что ему открывала Жюльетта из
своего прошлого... Он был в этом смысле
предшественником толстовских взглядов.
Пьер Льевр
Сын генерала Гюго никогда не боялся битв. Запрещение драмы "Король забавляется" не только не сразило его, но вызвало у него желание немедленно взять верх. У него уже была готова трехактная пьеса в прозе "Ужин в Ферраре", сюжет которой был навеян чтением "Поэтической Галлии" Маршанжи. Там он почерпнул мысль изобразить веселое пиршество знатных сеньоров, которые ужинают у своего врага, решившего их умертвить, и нарисовать, как с последней переменой блюд входят монахи, чтобы принять предсмертную исповедь пирующих. Ужас, ворвавшийся в дверь пиршественного зала, мольбы умирающих, сменившие разгульные песни бражников, черное и белое - эти контрасты увлекали его.
Это был театр Порт-Сен-Мартен; у директора театра Гареля состояла возлюбленной мадемуазель Жорж, знаменитая актриса, перебежчица, изменившая Комеди-Франсез, окруженная ореолом воспоминаний о наполеоновской Империи (она была любовницей Наполеона); она уже приближалась к пятидесяти годам, но жаждала ролей любовниц и была еще способна играть их как на сцене, так и в жизни. Виктор Гюго прочел свою пьесу сначала для мадемуазель Жорж у нее в доме, затем в фойе театра Порт-Сен-Мартен для Фредерика Леметра. На этой второй читке присутствовала молодая и красивая актриса Жюльетта Друэ, очень желавшая получить маленькую роль княгини Негрони. "В пьесах господина Виктора Гюго маленьких ролей не бывает", - писала она Гарелю. Гюго не был с ней знаком, только видел ее мельком на балу в мае 1832 года - "белоснежную, черноокую, молодую, высокую, пленительную", сверкающую драгоценностями, одну из самых блестящих красавиц Парижа. Он не осмелился тогда с ней заговорить:
Она, восторгов дань приемля величаво,
Бросая в жар сердца, дурманя и пьяня,
Казалась птицею, возникшей из огня...
Ты подойти не смел - страшится искры порох!
Но ты следил за ней, скрывая страсть во взорах
[Виктор Гюго, "К Ол..." ("Внутренние голоса")].
Во время читки он несколько раз встречал ее взгляд, угадывал в нем симпатию и влечение, на сердце у него было тогда одиноко и грустно; сразу же они были очарованы друг другом. Он много говорил о ней, расспрашивал, и вот что ему сообщили. Мадемуазель Жюльетте двадцать шесть лет. Она родилась в 1806 году в Фужере, ее отец - Жюльен Говэн - был портным, в 1793 году он скрывался, ушел в банду шуанов. Жюльетта (настоящее ее имя Жюльенна) осталась сиротой еще в младенчестве и была доверена заботам ее дяди, младшего лейтенанта Рене Друэ, канонира береговой артиллерии в Бретани. Этот славный человек не приневоливал ее учиться в школе, она росла дичком, разрывала свои платья в зарослях кустарника, но в десятилетнем возрасте он поместил ее в Париже в пансион при монастыре бенедиктинок общины Вечного поклонения, где у него были две родственницы. В пансионе Жюльетта была любимицей монахинь, ее очень баловали, но дали хорошее воспитание. По юношеской неосторожности она уже готова была произнести монашеский обет, если бы не вмешательство весьма мудрого архиепископа парижского монсеньера де Келана, который заметил однажды при посещении монастыря эту миловидную девицу, расспросил ее и, убедившись, что она не создана для монастырской жизни, освободил ее.
Поразительная красота - "роковой дар богов", поразительная стройность привели ее в 1825 году, в возрасте девятнадцати лет, путями, оставшимися неизвестными, в мастерскую скульптора Джеймса Прадье. Когда Жюльетта познакомилась с ним, ему было тридцать шесть лет. Он происходил из семьи женевских гугенотов, но по условиям своей профессии и по природным наклонностям стал романтическим повесой с пронзительным взглядом темных глаз, длинными волосами до плеч; одевался он крикливо: камзол, сапоги с кисточкой, облегающие панталоны, мушкетерский плащ. В его мастерской одни фехтовали, другие играли на фортепьяно. Он был человек не злой, но чувственный и ветреный. Жюльетта позировала ему для обнаженных статуй в более чем смелых позах, и между двумя сеансами он сделал ее матерью; родившуюся дочку Клер он не признал официально, но никогда и не отрекался от нее. В 1827 году он был принят в Академию, стал мечтать о выгодной женитьбе, а Жюльетту пристроил в театр, давал ей довольно умные советы
Жюльетта играла в Брюсселе, а затем и в Париже маленькие роли и имела успех, которым обязана была больше своей красоте, чем сценическому таланту. У нее не было артистической подготовки, не было опыта, и, как она писала Прадье, она "получала не ангажементы, а только квитанции из ломбарда на заложенные вещи". Она много плакала и боялась, что не сделает карьеры. "Черт побери!
– отвечал ей Прадье.
– Перестань хныкать... Считай себя примадонной, и ты ею будешь... Старайся нравиться, особенно актрисам, ибо они отъявленные дьяволицы во всех странах... Разыгрывай комедию даже вне театра". Подписывался он так: "Твой преданный друг, любовник и отец".
Цинизм, царивший в мастерских художников, развратил Жюльетту, и она заводила себе любовников, которые, однако, не улучшили ее мнения о мужчинах; был среди них красивый итальянец пятидесяти трех лет Бартоломео Пинелли, был бедняк декоратор Шарль Сешан, был бессовестный журналист Альфонс Карр, который пообещал на ней жениться и занял у нее денег, и наконец, появился богатейший князь Анатоль Демидов, красивый, бешеный сумасброд, не расстававшийся с хлыстом; в 1833 году этот покровитель Жюльетты роскошно обставил для нее великолепные апартаменты на улице Эшикье. Словом, Жюльетта повела жизнь куртизанки, но все же она сохраняла свежесть чувств, бретонскую склонность к мечтаниям, страстную любовь к дочери, кроткий взгляд бархатных глаз, "в котором минутами сквозила ее небесная душа", веселость и очаровательное остроумие.
Позднее Виктор Гюго начертал в записной книжке Жюльетты: "В тот день, когда твой взгляд впервые встретился с моим взглядом, солнечный луч протянулся из твоего сердца в мое, словно свет зари, упавший на руины". По правде сказать, каждый из них, сам того не ведая, увидел в другом существо, потерпевшее крушение. Потеряв Адель, Гюго испытывал потребность в новой любви, которая вернула бы ему веру в себя; Жюльетта изведала только чувственность, а между тем она с шестнадцати лет мечтала стать "страстно любящей подругой честного человека". Когда Альфонс Карр, распутный любовник Жюльетты, вздумал таскать ее с собою в злачные места, она ответила ему: "Мне кажется, что мою душу обуревают желания не менее, а в тысячу раз более пылкие, чем желания плотские... Вы дарите мне утехи, за которыми следуют усталость и стыд. А я, наоборот, мечтаю о спокойном, ровном счастье. Послушайте, гордость не позволяет мне лгать: я вас оставлю, брошу вас, покину и землю и даже жизнь, если найду человека, чья душа будет ласкать мою душу - так же как вы любите в ласкаете мое тело..."
Во время репетиций "Лукреции Борджа" она грациозно заигрывала и кокетничала с Гюго. Он держался настороже. Всегда ли он хранил супружескую верность? Неизвестно; но занятая им позиция, его поэзия, воспевавшая радости брака и отцовства, требовали от него верности. Он терпеть не мог "закулисных дрязг", опасался актрис и держал себя с ними "почтительно и осторожно". Помня бурные стычки на спектакле "Король забавляется", он подготовил премьеру "Лукреции" с тщательностью искусного полководца. На читку пьесы были созваны "представители боевых защитников "Эрнани". Премьера спектакля стала триумфом.
Успеху в значительной мере способствовали мадемуазель Жорж и Фредерик Леметр, но и Жюльетта Друэ, несмотря на ее мимолетное появление, очаровала публику. "Ей полагалось произнести лишь несколько слов, - говорит Теофиль Готье, - всего-навсего пройти по сцене. Но при этом кратком и немногословном выходе она сумела создать восхитительный образ, была настоящей итальянской княгиней с пленительной и смертоносной улыбкой..." Что касается автора, он с удовольствием прислушивался к мнению публики, ибо он и сам его разделял: "Какая она хорошенькая, какая красивая, какая стройная, какие великолепные плечи, очаровательный профиль, что за прелестная актриса, сколько в ней достоинства! Какая живость чувств! В ее голосе и в манерах есть сходство с госпожой Дорваль, но гораздо больше естественности и души. Прибавить ей еще год опытности - и она достигнет совершенства, будет нашей лучшей жанровой актрисой. Какая мимика, сколько души..."
Гюго ошибался не в суждении о красоте актрисы - она и в самом деле была восхитительна, - но относительно ее таланта. Жюльетта Друэ была неумелая актриса, потому что "переигрывала". Но любовь - плохой судья, а Гюго был влюблен. Вечер за вечером он ходил в театр Порт-Сен-Мартен полюбоваться в короткой сцене прекрасными черными глазами, всегда устремленными в его глаза. Соблазн был велик. Уже давно Адель упорно отвергала его ласки. Под маской молодого победителя он таил тайную и жгучую боль.