Оловянные солдатики (роман)
Шрифт:
— Извините, сэр Прествик. У нас сегодня горячий денек. Выкладывайте.
— Понятно. Так вот, Нунн…
— Видели вы скачки с препятствиями, которые ваш конкурент показывал вчера по телевидению?
— Нет. Так вот, Нунн…
— Были довольно занятные курбеты. Извините, я вас перебил.
— Да собственно…
— Отвлекся. Признак старости.
— Ага. Так вот, всплыло…
— Непростительная грубость. Сам ненавижу, когда меня перебивают.
— Так вот, всплыло серьезнейшее непредвиденное обстоятельство.
— Так.
— Ваши
— Да неужто?
— У Ротемира создалось впечатление — и вот тут передо мной соответствующее письмо от вашей мисс Фрам, — что корпус предназначен (я цитирую) «…для увеличения объема работ отдела этики по исследованию вопроса о том, в какой степени возможно запрограммировать вычислительные машины на соблюдение кодекса этики».
— Все правильно.
— Мы ведь взялись поддерживать эту работу в убеждении, что она содействует борьбе с детской преступностью и распущенностью. Именно таков для нас смысл слова «этика».
— Именно таков он и для меня, сэр Прествик.
— Вот Ротемир отказывается понять — да и я отказываюсь, — чем же тогда оправдывается использование корпуса под вычислительные машины, сочиняющие порнографические романы и справочники по вопросам секса.
— Порнографические романы и справочники по вопросам секса?
— Именно.
— И у нас будут подобные машины?
— Так мне сообщили.
— В новом корпусе?
— По-видимому. Ротемир узнал об этом на званом вечере от какой-то девушки.
— Вы уверены, что она в курсе того, что здесь происходит?
— Кажется, она узнала это от какого-то мужчины, а тот сказал, что об этом толкуют по всему институту.
— Понятно. Что ж, займусь выяснением.
— Поймите меня правильно, мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто мы хотим как-то влиять на работу, проводимую в новом корпусе, только потому, что вложили в него деньги.
— Ни в коем случае.
— Самое немыслимое предположение. Ротемиру в голову не придет ничего подобного.
— Конечно, нет.
— Просто мы должны соблюдать осторожность в вопросах, с которыми связана честь фирмы.
— Именно. Именно. Я, конечно, никогда не вмешиваюсь в работу отделов, вы и сами, без сомнения, понимаете.
— Ну конечно.
— Но я, безусловно, решительно пресеку всякую чепуху насчет порнографических романов и справочников по сексу.
— Я же говорил Ротемиру, что на вас можно положиться.
— Буду только рад помочь.
— Мы ничего не имеем против вас лично, Нунн.
— Не сомневаюсь.
— Но насчет этого Ротемир пилит меня все утро. Надеюсь, я не был слишком резок?
— Вы были вполне в своем праве. Вполне в своем праве.
— Поймите, Ротемир — ярый противник таких вещей. И, откровенно говоря, после такого утра мой
— Предоставьте все мне. Я немедленно переговорю с макинтошем.
— Надо полагать, Мак-Интош спит и видит во сне новый корпус?
— Да, это уж на все сто.
— Вот как? А у меня, когда я с ним беседовал, невольно сложилось впечатление, что он относится к корпусу прохладно.
— Нет-нет, наоборот, весь так и горит.
— Поймите, он же твердил, что новый корпус ему не нужен и он не желает иметь с ним ничего общего.
— Да это у него просто такая манера разговора. Странный народ эти ученые лбы.
— Похоже на то.
— Удивляют меня на каждом шагу.
— Точно.
— Ну вот видите.
— Значит вы возьметесь за Мак-Интоша?
— Я возьмусь за Мак-Интоша.
— Ну, тогда ладно.
— Спасибо, что известили.
— Нет, это вам спасибо.
— Возьмусь за Мак-Интоша безотлагательно.
— Возьмитесь за него, пожалуйста.
— Безотлагательно.
— Значит, договорились.
— По-моему, обо всем.
— По-моему, тоже.
— Ну тогда…
— Главное, возьмитесь за Мак-Интоша.
— Возьмусь, возьмусь.
— Мне кажется, в нем все дело.
— Мне тоже так кажется.
— Если дело в чем-то другом, мы ведь всегда можем снова созвониться.
— Конечно.
— Ну, тогда, значит, привет супруге.
11
«Хью Роу, — отпечатал Хью Роу, — подарил нам свой блистательный первый роман. Интимный, искрометный, интеллектуальный. «Р» от первой до последней страницы читается с неослабевающим интересом. Без тени колебания могу провозгласить этот роман лучшей книгой года».
В лабораторию вошел Голдвассер.
— Опять увидел из своего окна, что вы работаете. Не устоял против искушения зайти посмотреть на вас вблизи.
— А-а, — произнес Роу.
«Р», — отпечатал он, — открывает собой новую знаменательную эру в развитии романа как формы искусства».
— Это все, надо понимать, ваш роман? — спросил Голдвассер.
— Да, — произнес Роу.
Он отпечатал: «Успех! Успех! Бесспорный успех!»
— А что за роман? — спросил Голдвассер.
«Динамический, добротный», — отпечатал Роу. И произнес:
— Да знаете, роман как роман.
— А-а.
«Беру на себя смелость призвать всех и каждого при первом же случае ознакомиться с этим поистине выдающимся произведением».
— Можно мне его прочесть? — спросил Голдвассер.
— Прочесть? Да он, собственно, еще не совсем готов… В общем, когда закончу, пожалуйста…
Но Голдвассер уже заглянул через плечо Роу.
— Понятно, — сказал он секундой позже. — Господи, Роу, приношу тысячу извинений! Я просто не представлял… С моей стороны это непростительно.