Оловянные солдатики
Шрифт:
– Собственной персоной, сэр Прествик.
– Ага. Так вот, послушайте, это Ныттинг говорит.
– Приветствую, сэр Прествик.
– Доброе утро, Нунн.
Наступила пауза: оба собеседника собирались с силами после первого шока и пытались сообразить, кто же кому звонит и с какой целью. Непосвященного эта пауза ввела бы в заблуждение. Во всяком случае, она ввела в заблуждение телефонистку Объединенной телестудии – абонентов разъединили.
Минут через пять телефон Нунна зазвонил снова.
– С
– С вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, – сказала мисс Фрам.
– Нунн? – подозрительно выспрашивал сэр Прествик. Нунн? Нунн? Это Нунн? Кто у телефона? Нунн? Нунн?
– Слушаю вас, сэр Прествик.
– Это опять Ныттинг, Нунн. Нунн, что случилось? Что-то случилось. Я вас не слышал. Нас прервали?
– Должно быть.
– А вы, Нунн, вы меня слышали?
– Ни словечка, сэр Прествик.
– Значит, вы пропустили мои слова о том, что Ротемир страшно обеспокоен?
– Да.
– Слыхали?
– Нет, пропустил.
– Ну, так слушайте, я повторю все сначала. Ротемир страшно обеспокоен.
– Грустно слышать.
– Да. Ну, обеспокоен, знаете ли, возможными последствиями. Как я вам уже объяснял – только, может, вы не слышали, – он никоим образом не желает посягать на традиционные академические свободы института. Он считает – и я с ним, конечно, полностью согласен, – что они нерушимы. Абсолютно нерушимы.
– Ценю ваши чувства, сэр Прествик.
– Но надо же помнить о возможных последствиях. Вы улавливаете мою мысль?
– Да, вполне.
– Я выражаюсь ясно?
– Да, предельно, сэр Прествик.
– Значит, мы друг друга понимаем?
– По-моему, да.
– Не обижаетесь?
– Отнюдь.
– Вам долго разжевывать не нужно, а, Нунн?
– Никогда, сэр Прествик.
– Ну значит, мы с вами поладим. Надеюсь, вы не находите, что я веду себя, как надутая старая дева, Нунн. Вы ведь знаете как оно бывает. Ротемир взвился до потолка. Винит меня в том, что я сам ничего не знал и ему не сообщил, и я теперь в неловком положении. Он говорит, что не понимает, для чего я торчу в правлении, если ему самому приходится собирать сплетни на званых вечерах, выясняя, куда уходят его деньги. Разумеется, по-своему он прав, его можно понять.
– Собирать сплетни на званых вечерах?
– Да, о последней заварухе он прослышал на каком-то званом вечере. Так он и узнал. Особенно обидно, что в Би-Би-Си кто-то осведомлен о делах Объединенной телестудии лучше, чем сам Ротемир.
– Понимаю.
– Само собой, он взбесился.
– Само собой.
– По-моему, законно.
– Да, вполне.
– Нас беспокоят только последствия, Нунн.
– Именно.
– Я к тому, что лично мы не против, чтобы машины отправляли церковные
– Машины отправляли церковные службы?
– Неужели вы вообще ничего не слышали из того, что я говорил?
– По крайней мере, насчет машин, отправляющих церковные службы, ничего.
– Так ведь это-то и обеспокоило Ротемира. Ваши, очевидно, собираются установить такие машины в новом корпусе отдела этики.
– Разве?
– Да, по словам этой дамы из Би-Би-Си. Она говорит, вы там намерены заставить машины молиться…
– Молиться? Машины – молиться? До чего только не дойдут эти заумные чудаки!
– Она говорит, вы заставите машины причащать и выслушивать исповедь.
– Правда? Что ж, я этим займусь тотчас же, сэр Прествик.
– Я к тому, что нас беспокоят только последствия.
– Устраним, сэр Прествик. Положитесь на меня.
– В нашей области приходится проявлять особую осторожность насчет всяческих последствий.
– Конечно, конечно.
– Надо полагать, это опять штучки вашего Мак-Интоша. Не из числа здравомыслящих этот Мак-Интош, да будет мне позволено заметить.
– Вот тут вы, по-моему ошибаетесь. Мак-Интош довольно-таки здравомыслящий.
– Он-то? Здравомыслящий?
– Вполне здравомыслящий.
– Да, пожалуй, могу сказать, на вид он достаточно здравомыслящий.
– Между нами, сэр Прествик, у меня есть веские основания подозревать, что виновником окажется Голдвассер.
– Голдвассер, вот как?
– Боюсь, он прирожденный смутьян.
– Должен признаться, мне он всегда был не по душе. Есть в нем что-то отталкивающее.
– Он, боюсь, непорядочный человек.
– Совсем непорядочный.
– Вы не беспокойтесь, сэр Прествик. Я уж постараюсь раскусить Голдвассера.
– По рукам. Вы расслышали, как я передавал лучшие пожелания вашей славной супруге?
– Откровенно говоря, нет.
– В таком случае, лучшие пожелания вашей славной супруге.
25
– Это мистер Голдвассер, ваше величество, – сказала Ребус, когда Ноббс стал пожимать руку Хоу.
– Нет-нет-нет, – с надрывающим душу терпением объяснила миссис Плашков. – Это не Голдвассер, Ребус. Это Ребус.
– Ради всего святого, – ощерилась Ребус. – Как же так? Ведь Ребус это Голдвассер.
– Но, милая Ребус, вы забываете, что Ребус – это Плашков.
Все стояли в коридоре, меча друг на друга злые взгляды, или обреченно подпирали стенки, тупо уставясь в пол. Сотрудники института устали и были раздражены. Целую неделю они околачивались в коридорах (репетировали торжественное открытие), и теперь все страдали от тупой сдавленной боли в животе, которая всегда появляется, если долго стоишь на ногах, толком не зная, что надо делать.