Омела и меч
Шрифт:
– Клянусь духами всех моих предков, губернатор, – с яростью воскликнул легат, – ты думаешь, это не мучает меня день и ночь? Мне никогда не избыть позора. Я не предугадал, сколько сил у Боадицеи, недооценил их ярость. Я возвратил тебе свое командование… передал вопрос моей жизни… или смерти… в твои руки, твои и нашего Августа-императора.
Последовало тягостное молчание. Квинт чувствовал, как бьется пульс под его сомкнутым веком. Петиллий произнес: – «или смерти»… – с очевидным ударением. Да, ведь последнему федерату было известно, что смерть есть самый почетный выход для римского солдата, потерпевшего поражение. Быстрый
– Ты знаешь, что я предпочел бы соединиться в царстве мертвых с моими легионерами, которые сейчас лежат и гниют там, на севере, – с горечью продолжал легат, – если бы ты не сказал, что нуждаешься во мне и приказываешь остаться с тобой.
И снова наступило молчание, прерываемое лишь дыханием двух мужчин. Затем Светоний сказал:
– Да, это так. Мне нужен ты, мне нужна любая поддержка, что я смогу отыскать. Ты прекрасный полководец, Петиллий, и сумеешь искупить вину. Ты будешь продолжать командовать остатками Девятого легиона и помогать мне.
Неожиданно Квинт услышал резкое шарканье сандалий о плиты, когда Светоний начал мерять шагами пол.
– Но где Второй легион? – произнес губернатор словно бы про себя. – Где, где? Я посылал в Глочестер десять дней назад. Почему они не пришли? – Затем тон его изменился, словно он вспомнил о присутствии злосчастного легата. – Да, я понимаю роковую ошибку, которую ты совершил, Петиллий, но больше ошибок быть не должно! Всё, слышишь, все будет принесено в жертву единой цели, – он возвысил голос. – Мы обязаны победить эту дьяволицу – королеву.
Позже, когда Квинт поел и несколько восстановил силы, он рассказал Петиллию историю своего плена и бегства от Боадицеи, и узнал, что двумстам кавалеристам удалось вернуться в Лондон, и теперь они расквартированы здесь, вместе с двумя легионами, которые Светоний привел из Уэльса.
И тогда Квинт наконец решился задать вопрос, уже давно занимавший его.
– Что случилось с оптионом Луцием Клавдием Арузом, моим… моим другом? Он бежал?
– Да, – мрачно сказал легат. – По правде, он бежал еще до того, как я дал приказ к отступлению.
Квинт медленно краснел, по мере того, как до него доходило значение слов.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что Луций Клавдий поджал хвост и удрал в тот же миг, когда британцы обрушились на пехоту. Я видел, как он скачет прочь. – Глядя на потрясенное лицо Квинта, он тихо добавил: – Увы, паника заставляет некоторых людей творить ужасные вещи – людей, которые еще не научились владеть собой.
Луций облизнул пересохшие губы.
– И куда он делся?
– Не знаю, здесь мы его не видели. Возможно, бежал в Галлию на корабле, как прокуратор Дециан Кат. Что ж, пусть прокуратор спасает свою паршивую шкуру, бросив нас в том ужасном положении, в которое он нас сам и завел.
Квинт опустил голову и уставился в мозаичный пол. Итак, прокуратор позорно удрал за пролив. Это не удивительно…
– Не думаю, чтоб Луций тоже так поступил, – грустно сказал он. – Он не может бросить нас и наш легион совсем.
– Да, ты верен, Квинт. Глупо верен, я полагаю. Полагаю также, что это не ты ходил той ночью в деревню паризиев. На сей раз я хочу правды. Это был ты?
– Нет, – пробормотал Квинт. – Но Луций бы признался,
Легат поднял руку и резко опустил, словно что-то разрубая.
– В свете того, что произошло позже, и все еще происходит, случай этот слишком мелок – и забыт. Луций Клавдий – не первый молодой аристократ, которого присылали ко мне на выучку, не первый, сломленный трудностями и страхом. У нас нет времени обсуждать подобные пустяки. Ступай в казарму и отдохни немного. Следующие дни будут изнурительными, если войско Боадицеи появится здесь прежде, чем мы рассчитываем.
И следующие дни были изнурительными, однако причиной были не сражения, а неуверенность. Губернатор принял ужасное, но окончательное решение. Он не собирался защищать неукрепленный Лондон. И заявил об этом с возвышения у своей резиденции потрясенному населению. Пока из Глочестера не подойдет Второй легион, вся их армия состоит из Четырнадцатого и части Двадцатого. Менее девяти тысяч человек. Он обязан выиграть время до прибытия Второго, и нескольких когорт федератов, которые он вызвал с севера – если, конечно, те сумеют прорваться сквозь вражеские ряды, или не предадут Рим и не-присоединятся к британскому войску.
Таким образом, сказал губернатор, он покидает Лондон, и быстро. Всех гражданских, что смогут уйти с армией, возьмут с собой. Их переправят на юг, в Сассекс, где племя регниев сохраняло верность Риму. Но он предупредил, что им не следует рассчитывать на снабжение продовольствием. Армейские припасы ограничены, и не могут расходоваться на небоеспособных. И отступает он немедленно. Этой ночью. После того, как армия перейдет Темзу, мост будет сожжен.
Лондонцы встретили этот ультиматум слезами и криками протеста. Некоторые были готовы уйти, и обязанностью Квинта и других младших офицеров было препроводить беженцев через реку и вывести их на южную дорогу. Но большинство умоляло дать им время: во-первых, позаботиться об имуществе, и найти возможность перевезти слишком старых, малых и больных. А многие просто не поверили в опасность. Они предпочитали остаться в своих домах и попытать счастья. Конечно же, говорили они, Боадицея не станет связываться с женщинами, детьми и больными. Она будет преследовать римскую армию, если, разумеется, она не утолила уже своей жажды мести разрушениями, причиненными в Эссексе.
На Светония никакие доводы не действовали. Ночью же легионы пересекли Темзу и последний солдат последней когорты поджег мост, как только они его миновали. Вскоре деревянный мост уже пылал, и сквозь пламя легионеры смутно различали озабоченные лица тех, кто оставался в Лондоне.
Может быть, Веста, богиня домашних очагов, как-нибудь охранит этих несчастных и их жилища, думал Квинт. Однако, он видел руины Колчестера, а лондонцы – нет. Хотя Светоний был, безусловно, прав – лучше оставить один город, чем рисковать неминуемой потерей всех завоеванных провинций.
Римляне двигались по огромной открытой равнине. Здесь они могли стать лагерем в относительной безопасности, поскольку здесь не было деревьев, среди которых могли укрыться враги, а изгиб широкой реки защищал их с двух сторон. Войско Светония не знало надлежащего отдыха уже несколько дней, и полководец объявил шестичасовой привал.
Квинт волком накинулся на скудный паек – он все еще не мог оправиться после нескольких дней голодовки, привязал Ферокса к кусту, улегся на землю и мгновенно заснул.