Омела в снегу
Шрифт:
Плюхнувшись на диван, начинаю оплакивать потерю лучшего контракта, когда-либо у меня бывшего. Чёрта с два. Я грущу не из-за работы, а из-за него.
Как я могла повестись на кого-то, кого едва знаю? Кого-то, кто никогда не делился ничем личным, как бы я ни пыталась вытянуть из него хоть что-то. Иногда мне кажется, что признание на кончике его языка, но оно никогда не срывается с губ.
Звонок телефона заставляет меня вскочить с дивана и поспешно ответить, даже не посмотрев, кто это.
— Алекс? — произношу, ненавидя то, что мой голос звучит с придыханием, словно я только что пробежала
— Кто такой Алекс? — моя мама щебечет в трубку, заставляя меня плюхнуться обратно на диван.
— Никто, мам, — ложь легко слетает с моего языка.
Не хочу обсуждать с ней воображаемые отношения с мужчиной, фактически являющимся моим боссом. Она бы спросила у меня, как он выглядит, как часто мы бываем в обществе, и так без конца. Все вопросы, на которые у меня бы не нашлось ответа, и вот тогда она действительно взялась бы меня убеждать, что мне необходимо стать более общительной и что, возможно, я должна обратиться к психиатру, дабы посмотреть, что со мной не так.
Со мной всё в порядке. Просто я домоседка. Я ещё не нашла человека, который хочет быть домоседом вместе со мной. В плане обнаружения одного такого будущее не выглядит особо радужным для меня. Не тогда, когда я мечтаю о мужчине, которого ни разу не встречала.
— Не похоже на «никто», — замечает мама, уколов снова, но я хорошо знаю, что она имеет в виду. Может, я и не могу поделиться с родителями, но они любят меня.
— Всего лишь клиент. Я работаю над срочным проектом, и мне нужно поговорить с ним, но не получается его застать.
Даю ей немного правдивой информации, надеясь, что это положит конец вопросам и мы сменим тему. Я тянусь к одному из печений на тарелке, которую поставила на журнальный столик, и пробую кусочек. Сладость не делает ничего, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше. Для этого мне необходим торт.
— Вероятно, он со своей семьёй, как и тебе следовало быть со своей. Ты решила не присоединяться к нам из-за этого проекта? Держу пари, ты взяла эту работу, лишь бы не приезжать на Рождество, — обида в её голосе — это то, к чему я вполне привыкла. Но лучше срабатывает на моём отце, чем на мне.
— Меня не приглашали.
Я не упоминала, что даже не знаю, где они находятся прямо сейчас. Как только я переехала, моя мама перестала устраивать большие вечеринки и стала проводить Рождество в случайных модных отелях.
— Ты всегда приглашена, — боль в её голосе мгновенно заставляет меня чувствовать себя виноватой. Знаю, я всегда приглашена, но меня до сих пор ранит отсутствие звонка или чего-нибудь такого. — Разве ты не получила мою открытку?
— Ааа, — смущаюсь я, бросая печенье обратно на тарелку и направляясь к передней двери в прихожей.
Там на столе стоит корзина, куда я всегда скидываю свою почту. Смотрю на кучу корреспонденции, пока моя мама рассказывает, как она хочет, чтобы я была с ними, и чем они там занимаются.
Я никогда не разбираю эту корзину, пока она практически не становится переполненной. Большая часть в ней, как правило, ненужный хлам. Все свои счета я оплачиваю через Интернет. Кому нужна почта? Если она не приходит в упаковке Amazon, я не заинтересуюсь. Остальное отправляется в почтовую корзину. Я разбираю её раз в месяц, когда содержимое начинает вываливаться
Я копаюсь в ней в поисках открыток и вытаскиваю несчастные три штуки, в то время как моя мама продолжает болтать о Париже. Большинство людей получает тонны открыток, которые выставляются в рядок на камине или отправляются на дверцу холодильника. Первая — рассылка от моего дантиста, но вторая заставляет меня замереть. Его имя написано от руки в левом верхнем углу. Нет никакой глупой марки или напечатанного штампа. Алекс Локвуд.
Даже его почерк сексуальный и мужской, отчего по всему телу разливается тепло.
— Мам, я должна идти. Счастливого Рождества. Я люблю тебя, — грубо прерываю свою маму, пока она перечисляет людей, которых мои родители увидят завтра. В любом случае понятия не имею, кто они, и прямо сейчас у меня есть дела поважнее.
Я распахиваю открытку, стараясь слишком сильно не повредить и желая сохранить её настолько совершенной, насколько это возможно. Лицевая сторона демонстрирует хорошенькую снежную картину: незатейливый домик посреди снегопада. Над идеальным зимним образом «деревенским» шрифтом написано: «С Рождеством!»
Внутри напечатано незамысловатое поздравление: «Пусть все ваши рождественские желания сбудутся». Но именно то, что написано ниже тем особым почерком, привлекает моё внимание:
«Самому нежному голосу, который я знаю.
xoxo
Алекс».
Моё сердце начинает колотиться от простых слов, и я провожу пальцем по «ХОХО». Может, он всего лишь был вежлив, но нормально ли говорить женщине, что у неё самый нежный голос, который он только знает, а затем добавить объятия и поцелуи? Или он флиртовал со мной? Или я в очередной раз делаю из мухи слона? Там было столько же объятий, сколько и поцелуев. Конечно, он прокомментировал мой голос. Это то, что я делаю для него, в конце концов. Возможно, он подготовил открытки для всех на работе, подобно той, что я получила от глупого дантиста. Насколько знаю, у моего стоматолога есть секретарь, который занимается ими, а он лишь подписывает их.
Перевернув открытку, вижу адрес, не соответствующий главному офису его компании. Я уверена, потому что он выбит на контрактах, которые я подписываю с каждой взятой книгой. Это странно, ибо он гораздо ближе ко мне. Всего в трёх часах от моего дома. Я знаю этот город и была там несколько раз. Помню, он показался мне маленьким и привлекательным своей стариной, когда в один прекрасный день я отправилась туда, чтобы посмотреть на антиквариат.
Я принимаю необдуманное решение. Там сказано: «Пусть все ваши рождественские желания сбудутся», — а в этом году моё желание заключается в том, чтобы не отпустить Алекса из своей жизни. И даже если это означает неизменно исполнять роль его подчинённого, я согласна. Я делаю то, что должна, и поэтому собираюсь к нему домой. Загрузив аудиофайлы на флешку, полагаю, что просто смогу отвезти их ему. Тогда у него будет его работа, а я, вне всяких сомнений, не буду уволена.