Омут
Шрифт:
– А я не вернулся… на станцию, - в его голосе послышались какие-то угрожающие нотки, - Я собрал черепки и собрался уходить, но услышал в поле сильный гул. Нарастающий такой гул. Как будто самолет летит. Я даже подумал, что это какой-нибудь фермер удобрения разбрызгивает или вредителей ядом травит. Только вот самолета никакого не было. А потом у меня волосы на голове трещать начали и все волосинки на теле дыбом встали. Гул стоял такой, что я не выдержал и побежал оттуда к чертям собачьим. Бежал к оврагу. И когда был уже у его края, сзади громко бабахнуло. Так бабахнуло, что в ушах зазвенело. Я спрыгнул вниз, скатился по склону. По пути рюкзак выронил. Сломал два ребра и в болото плюхнулся. Сидел в этой чертовой луже, корчился от боли и с ужасом слушал, как вокруг что-то шепчет. Сам не понял, как с головой ушел под воду.
Я настороженно всматривался сквозь непроглядную тьму в его глаза. Они, казалось, горели. Нет, не светились в темноте. Горели. Злостью, ненавистью. Было слышно, как он скрежещет зубами.
– Ну, что молчишь? Догадываешься откуда я? Из какого мира? Нет? Я подскажу, Коля. Я, сейчас пописать отошел и рюкзачок свой потерянный отыскал. Догадываешься где? Да-а-а, - он усмехнулся, - Аккурат там, где выронил, когда с поля бежал от грома. На склоне. Откуда мне было тогда знать, что это всего лишь мой слюнявый двойник из другого измерения вывалился?
Старик хихикнул, прокашлялся, обдавая вонью изо рта.
– Ну, что, Коленька? Понравилась тебе моя история?
Шепот все усиливался, иногда перерастая в скрежетание невнятных голосов. Я взял руку, лежащую на моем плече, за запястье и отвел в сторону. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы оторвать ее от себя. Старик все не унимался, стараясь перекрикивать шум и периодически срываясь на истерический смех:
– А теперь, Коля, напряги единственную извилину в своем шизофреническом, тупом, нерациональном мозгу и задайся простым вопросом: кто убил твоих жену и дочь первого ноября? – с трудом сдерживаясь от смеха, он закончил фразу и только потом, брызнув мне в лицо слюной, разразился громким хохотом.
Я, оцепеневший, стоял перед корчащимся от смеха человеком, бьющимся в истерике. Он смеялся до рвоты, кашлял, орал, снова смеялся, кашлял и снова орал. Единственное, что мне в тот момент хотелось – это душить. Раздавить! Уничтожить! Разорвать! Я до хруста костей сжал кулаки и сквозь крепко сжатые зубы прорычал:
– За что?!!!
Тот резко оборвал свою истерику и насмешливо прохрипел:
– Вот, что нас с тобой рознит, Коленька! Вот, чем ты и твоя поганая душонка отличается от меня! Не «за что?», а «для чего?»! Тупое ты создание! Для чего! Как вы, ублюдки, не понимаете очевидных вещей? Накой хрен ты был нужен в одном мире со мной? Накой хрен мне нужна была сумасшедшая жена? Или ребенок, который только и делает, что покрывает тебя слюной, стараясь понравиться своему папочке? Я родился и жил в нормальном мире! С нормальными людьми! У меня была нормальная семья! А ты – тварь – появился в нем и все обосрал! Из-за тебя я оказался среди семи миллиардов безмозглых, трусливых, лицемерных ублюдков! Ты, гнида, вылупился в тот день на поле! Ты, падла, сломал мне всю жизнь! Ненавижу, мразь!!!
Он приблизился вплотную и орал прямо в лицо. Смрад из его гниющих легких забивал даже вонь болота. Мои кулаки налились свинцом, я почувствовал, как струйки теплой крови стекают из ран, продавленных ногтями на собственных ладонях. Вскинул руки к худой шее беснующегося, обхватил ее и изо всех сил сжал, стараясь повалить немощное тело на землю. Но, в тот же миг, ощутил острую боль в животе, которая разлилась обжигающим огнем внутри. Отпустив хрипящего старика, я приложил ладони туда, где было больно. Из живота торчала рукоять ножа. Я хорошо знал эту рукоять. Это был мой нож, который я всегда таскал с собой в рюкзаке. Болото больше не шептало. Оно вопило, выло, визжало отовсюду, повторяя и повторяя одно и то же, будто дьявольское заклинание:
– Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш! Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш! Есссаааахххх,
Глава 5. Зима
Старик смеялся и орал в такт чудовищным завываниям болота. Мне не было его видно, но судя по хлюпающим звукам, он, то ли прыгал, то ли танцевал от восторга, где-то совсем недалеко от меня. Не задумываясь о последствиях, я обхватил рукоять обеими руками и рванул от себя. Дыхание перехватило от невероятной боли, пронзившей все тело. Тут же последовал хлесткий удар по руке, и только что изъятый нож был выбит, отлетая в сторону. Старик бросился на меня с диким рычанием и сбил с ног, наваливаясь всем телом. Мы рухнули в зловонную жижу болота. Погружаясь в нее с головой, у меня перед глазами стояла лишь одна картина: серые лица Маши с Юлей, на которые ложатся крупные снежинки.
Его руки сомкнулись у меня на горле и сжались так сильно, насколько могли позволить старые, дряхлые мышцы. Сначала я пытался оторвать их от себя, но быстро понял, что теряю силы из-за кровотечения и недостатка кислорода, и решил действовать более радикально. Выбросив руки над собой и нащупав его морщинистое лицо, я вдавил большие пальцы во впалые глазницы. Пальцы с хрустом провалились внутрь черепа, увязая в мягкой плоти. Его хватка тут же ослабла. Воспользовавшись моментом, я вынырнул на поверхность и принялся жадно хватать воздух ртом. Не дожидаясь очередной атаки старика, я бросился на него, обхватив одной рукой шею, зажимая ее между плечом и предплечьем. Он сопротивлялся, стараясь скинуть меня со спины, но хватка была мертвой. Вскоре мой двойник бессильно рухнул на колени, слабо хрипя и агонизируя всем телом, а когда я уже перестал ощущать собственные руки, гудевшие от напряжения, он повалился в воду и затих. Я упал на него сверху, еще ощущая какое-то время редкие конвульсивные вздрагивания бездыханного тела. Через минуту исчезли и они.
Я бессильно распластался на мертвеце. Благо, глубина позволяла это сделать. Только передохнуть не получилось. Вопль болота достиг своего апогея, отовсюду были слышны вой, крики, вопли и стоны. Подо мной снова вздрогнуло тело старика и, в следующий миг, будто бы исчезло из-под меня. Я снова оказался под водой, но больше не ощущал дна. Оно попросту исчезло, как и в прошлый раз.
Я тонул, извиваясь в плотной, грязной воде и не мог нащупать ни поверхности, ни дна. Сопротивлялся до последнего, но рефлексы взяли свое. Со временем я перестал себя контролировать и сделал первый вдох, впуская в легкие воду. Затем еще один. И еще. Горела грудь, горел живот. Сознание покидало…
Спазм. Вода потоком полилась изо рта, не давая сделать вдох спасительного воздуха. Еще спазм. Хрустнуло сломанное ребро, я ощутил безумную боль. Глаза, казалось, сейчас вывалятся из орбит. Попробовал опереться на руки, но те меня совершенно не слушались. Еще спазм и новая порция извергающейся наружу грязной воды. Наконец долгожданный вдох и жуткая боль во всем теле.
Лишь окончательно прокашлявшись, заметил, как было холодно. Шел дождь вперемешку с крупными хлопьями снега. Меня трясло, и от этого рана болела еще сильнее. Я предпринял очередную одну попытку подняться. На этот раз получилось опереться на локоть. Огляделся. Сад. Полумрак. Не более чем в ста метрах от меня – двор. Я сразу его узнал. Собравшись с силами, очень медленно поднялся и, зажав рану ладонью, поплелся на ватных ногах к Гениному дому. Сильно кружилась голова. Жажда сводила с ума. Толкнув плечом калитку, ввалился во двор и, не удержавшись на ногах, тут же рухнул в грязь. Падая, зацепил висящее на заборе металлическое ведро, которое с сильным грохотом покатилось по двору. На веранде загорелся свет, и в проеме двери появилось испуганное лицо комбайнера. Уже понимая, что теряю сознание, я улыбнулся: «Как же я, должно быть, достал этого человека, если бы он только знал…»
Сквозь какую-то пелену тумана до меня доносилась завывающая серена. Скорая неслась на всех парах по давно не ремонтированной дороге, сильно подскакивала на многочисленных ямах и ухабах, доставляя тупую, ноющую боль. Я открыл глаза. На меня испуганно смотрел Гена, сидящий рядом и нервно грызущий ноготь на большом пальце. Заметив, что я пришел в сознание, он засуетился и позвал врача. Затем сочувственно улыбнулся, утвердительно качнул головой, прикрывая глаза, и тихо сказал:
– Ничего, Колюня, все будет пучком, ели-пали… - и положил свою тяжелую руку мне на голову.