Он еще отомстит
Шрифт:
На первом же докладе красовался заголовок: «Найдена мертвой. Не опознана». Грант прочел его, немного поморщился и нажал клавишу переговорного устройства:
— Сержант Миллер здесь?
— Думаю, он в буфете, сэр, — ответил нейтральный голос.
— Пошлите его ко мне, хорошо?
Миллер появился через пять минут, безупречный в темно-синем шерстяном костюме и свежевыстиранной белой сорочке. И только несколько более обычного натянутая кожа на выступающих скулах говорила о его усталости.
— Мне
— Я так и хотел, но должен в десять быть в суде. Мацеку предъявят формальное обвинение. Я просил о десятидневной отсрочке. Та девушка пробудет в больнице не менее недели.
Грант постучал по бумаге, которая лежала перед ним:
— Мне не нравится вот это.
— Женщина, которую я вытащил из реки?
— Именно. Вы уверены, что она так и не опознана?
Миллер вытащил из кармана конверт и извлек оттуда маленький золотой медальон на тонкой цепочке:
— Вот это сняли с ее шеи.
Грант взял его и прочитал:
— «Сан-Кристофер».
— Посмотрите на обратной стороне.
Там красовалась искусно выгравированная надпись:
«Джоанне от папочки — 1955».
Грант посмотрел и нахмурился:
— И это все?
Миллер кивнул.
— На ней были чулки, обычное белье и весьма дорогое платье. И еще такой дурной знак. Под ярлыком изготовителя обычно помещают нашивку с именем владельца. Так вот она оторвана.
Грант тяжко вздохнул:
— Вы думаете, что ее могли утопить?
Миллер покачал головой:
— Никаких шансов. На ней совсем нет следов насилия.
— Это ничего не значит, — возразил Грант. — Самоубийство — это всегда акт, противоречащий здравому смыслу. И вы хотите, чтобы я поверил, будто эта женщина вела себя столь хладнокровно, что тратила время на то, чтобы попытаться скрыть свое имя?
— Но это единственное, что могло иметь значение для идентификации.
— Что же тогда насчет медальона? Почему она и от него не освободилась?
— Когда вы постоянно носите такую вещь, то просто забываете о ней, — ответил Миллер. — Или, может быть, она дорожила ею, особенно если была католичкой.
— Но католицизм запрещает самоубийства.
— Однако все-таки они случаются.
— Не так уж часто. Были времена, когда статистика по таким случаям обрабатывалась и определялась их вероятность, — разве вам в полицейском колледже об этом не говорили? А что сообщают из отдела учета пропавших без вести?
— Пока ничего, — ответил Миллер. — Нужно подождать. Она выглядит достаточно взрослой, чтобы отсутствовать всю ночь. Может быть, кто-то специально выжидает день или два, чтобы потом заявить о ее исчезновении.
— Но вы так не думаете?
— А вы?
Грант снова посмотрел на рапорт и покачал головой:
— Нет, прежде чем тут что-нибудь сказать, нам придется хорошенько поработать.
— Могу я заняться этим?
Грант согласно кивнул:
— Вскрытие не обязательно в таких случаях,
Он потянулся к телефону, а сержант вернулся в главную комнату управления и уселся за свой стол. Оставался еще час до суда, надо разделаться с накопившимися бумагами, хотя бы с теми, что имеют гриф «Входящие».
Но по какой-то причине Миллер никак не мог сосредоточиться. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Перед ним из тьмы снова возникло лицо девушки с выражением удивления в глазах и немного приоткрытыми губами. Было похоже, что она вот-вот заговорит, хотя он понимал, что это невозможно. Боже, как же он устал!
Миллер проснулся точно без пяти десять, чувствуя себя неожиданно посвежевшим. Когда он спускался по лестнице и пересекал площадь, направляясь к зданию суда графства, то меньше всего думал о деле Мацека.
Городской морг располагался позади медицинской школы, в большом нескладном здании в стиле викторианской готики со стеклянными витражами у входа. Внутри было темно и прохладно, стены покрыты зеленой плиткой. Здесь царил неприятный запах антисептиков.
Джек Палмер, главный специалист, восседал за столом в небольшом стеклянном кабинетике в конце коридора.
— Ничего не говорите, дайте мне догадаться.
— Есть что нибудь для меня? — спросил Миллер.
— Старина Мюррей сам занялся этим делом. Еще не успел подготовить доклад, но думаю, сообщит вам кое-что полезное. Он сейчас уже моет руки.
Миллер заглянул сквозь стеклянную стену в анатомический театр и увидел высокую тощую фигуру университетского профессора патологии, одетого в халат, спереди заляпанный кровью.
— Можно войти?
Палмер кивнул:
— Прошу вас.
Когда Миллер вошел, профессор Мюррей уже снял халат и мыл руки, стоя перед раковиной. Он улыбнулся и заговорил с едва заметным шотландским акцентом своей юности, от которого так и не смог освободиться:
— Едва ли подходящее время года для купания, особенно в этой открытой сточной канаве, которую мы называем рекой. Вам сделали все необходимые инъекции?
— Если я почувствую себя больным, то не обращусь ни к кому, кроме вас, — ответил Миллер. — Обещаю вам.
Мюррей взял полотенце и начал вытирать руки.
— Говорят, вы не знаете, кто эта молодая женщина?
— Пока нет. Конечно, через день-два о ней могут заявить как о пропавшей.
— Но вы сомневаетесь, что так будет? Могу я спросить почему?
— Это какое-то необычное самоубийство. Все признаки не сходятся. Во-первых, многое свидетельствует о том, что прежде, чем убить себя, она постаралась избавиться от любых признаков, которые могли бы помочь узнать ее имя. — Он немного поколебался. — Едва ли она находилась уж совсем в невменяемом состоянии. От наркотиков или еще от чего-нибудь такого.