Он любил вас. Девушка из Пантикапея (сборник).
Шрифт:
— Наверно, ваша математика слишком сложна, — сказала она. — Я не могу ее постичь… А Гао говорил, что у меня есть математические способности…
Мне стало невыносимо жалко ее.
— Давай разберемся, — сказал я. — Здесь же все очень просто…
Я стал объяснять ей значение «иксов», «игреков», «зетов», «альф», «бет» и «пи».
По мере того как я говорил, ее лицо прояснялось.
— Оказывается, все дело в буквах! — наконец обрадованно сказала она… — Это же на самом деле очень просто! Это
Она поставила над греческими буквами и над арабскими цифрами какие-то непонятные мне знаки и стала решать уравнения одно за другим — как семечки щелкала. Она писала ответы этими знаками и тут же переводила их на понятные мне буквы и цифры. Все было решено точно. И теоремы она знала, только привыкла к другим обозначениям. Я не мог продолжить этот необычный экзамен. Я совсем забыл тригонометрию и никогда не изучал высшей математики. Но вечером этот экзамен продолжил Витька. И пришел в восторг от знаний Корнелии.
— Ей нужно только привыкнуть к нашим знакам, — сказал он. — И тогда она сдаст институтский курс играючи.
Корнелия решила привыкать. И среди других учебников в ее комнате стали появляться учебники математики — от арифметики для пятого класса и алгебры для шестого до аналитики и интегрального исчисления. Она умудрялась читать это все как-то вместе.
Через несколько дней она снова заговорила о работе.
— Когда я была девочкой, я любила выращивать цветы. Я их выращивала и на корабле Гао… Наверно, я могла бы выращивать их и в вашем городе… Вряд ли для этого требуется знать больше, чем я знаю…
Я обещал выяснить это.
И вот мы с Витькой сидим у директора городской оранжереи и рассказываем снова всю необычную историю Корнелии, и просим дать ей какую-нибудь работу, хотя у нее нет паспорта. Директор — женщина. Немолодая, когда-то, видимо, очень красивая. У нее усталые глаза. У нее седеющие каштановые волосы и немало морщин на лице. Она, в общем, приятная женщина, хотя и явно не верит нам.
Но она не хочет нас обижать. Она не говорит, что не верит. Она говорит другое:
— Я с удовольствием помогла бы вам… Но у нас сейчас нет ни одного свободного места… При всем желании… Может, позже? Может, кто-нибудь уйдет?..
— А как мы узнаем это? — спрашивает Витька.
— Если вы оставите свои адреса и телефоны…
Она улыбается.
Витька мнется. Я понимаю его.
— Мой товарищ скоро уедет в командировку, — говорю я. Надолго. Поэтому запишите, пожалуйста, мой адрес и мой рабочий телефон.
Она записывает, и мы прощаемся. И выходим с Витькой на улицу.
— Можно было бы, конечно, походить по паркам и скверам, говорит Витька. — Но, по-моему, там до весны дело мертвое… Я согласен — не стоит терять время. Вечером мы сказали Корнелии, что с цветами придется ждать до весны.
— Жаль, — ответила она. — Я никак не могу придумать другую работу, которую я могла бы делать уже сейчас.
Мы тоже не могли придумать такую работу.
— Ты учись, — сказал я. — Сейчас тебе нужнее всего учиться. А работы потом будет хоть отбавляй!
— Открыватели звезд приучили меня каждый день работать, призналась Корнелия. — У них нет выходных, как у вас… Они не представляют себе дня без работы. Это был бы пропавший день… Вот мне и непривычно…
Мы с Витькой беспомощно развели руками.
— Ничего, — утешил ее Витька. — Весной что-нибудь придумаем. А пока что твоя работа — учиться.
На другой день Витька позвонил мне в адвокатскую коллегию.
— Надо встретиться без Корнелии, — сказал он. — Есть разговор.
Я пришел к нему вечером с юридических курсов, на которых вел занятия.
Витька вытащил из стенного шкафа начатую бутылку коньяка, разлил.
— Пей, — сказал он. — Мне сейчас нужно будет тебя уламывать. А пьяных уламывать легче.
— В чем дело? Зачем меня надо уламывать?
— Понимаешь, Мишка… Мне все больше кажется, что мы с тобой совершаем преступление… Что мы прячем от людей то, что не имеем права прятать.
— Ты имеешь в виду Корнелию?
— Дело не в Корнелии. Дело в ее знаниях. Она наверняка знает то, чего не зйаем мы. Что-нибудь такое, над чем мы бьемся. По крайней мере, ее знания по математике поразили меня. А есть ведь еще физика и химия… Я плохой физик и никакой химик. Я не могу разобраться в том, что она знает.
— Что же ты предлагаешь?
Я уже понимал, что придется сдаться. Я уже готовился к худшему. Витька говорил правду. Пока мы считали Корнелию всего лишь дикаркой, побывавшей в космосе, — это одно дело. Но она оказалась совсем не дикаркой…
— Что я предлагаю? — повторил Витька. — Я пока ничего не предлагаю. Я просто думаю. Важно решить это в принципе.
— В принципе ты прав. И, чтобы понять это, совсем необязательно пить коньяк.
— Давай все-таки выпьем, старик! Хотя бы за то, что мы это, наконец, поняли!
Витька подмигнул и поднял свою рюмку.
— Если сделать такую штуку, — вновь заговорил он спустя две-три минуты. — Написать в Президиум Академии наук. Объяснить все. В том числе и все человеческое… Ну, что Корнелия к нам привыкла… Что мы, в общем, тоже к ней… Попросить, чтобы не увозили ее от нас, чтоб не поднимали шума в печати. Это ведь не так сложно… Люди же там — поймут! В конце концов она и сама вряд ли захочет уехать от нас… Так, кажется, если я хоть что-то понимаю?
— Не знаю, — мрачно сказал я. — Не уверен.