Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить

Маркина Татьяна

В почтовом ящике лежало письмо от Ольги. Это ее очень удивило. Ольга должна была приехать на днях, зачем слать письма. Отворив ключом дверь, Таня бросила сумку и письмо в прихожей и скинула босоножки. Она умирала от жажды. Босиком она прошла на кухню, на ходу вытаскивая блузку из-за пояса юбки. Спиной к окну, облокотившись на подоконник, на кухне стоял Максим. Таня остановилась, пораженная. В голове четко прозвучала мысль: «Я так и знала», хотя ещё секунду назад не подозревала о присутствии

Максима.

— Привет блудной дочери, — Максим выпрямился.

Она молчала. «Я так и знала, так и знала», — билась в голове нелепая мысль.

— Доброго здоровья, — Таня повернула голову на голос — в углу у холодильника стоял незнакомый парень, на вид не старше выпускников ее школы.

— Ну, что ты стоишь, как казанская сирота. Проходи, садись, чувствуй себя, как дома, — пригласил Максим.

Наконец-то она обрела дар речи.

— Что вы здесь делаете? — она постаралась, чтобы голос не дрожал.

— В холодильнике-то у тебя не густо, сразу видно холостая, — сокрушенно сказал парень.

Он был невысокий, пожалуй не выше Тани, но широкоплечий и плотный, как квадратик. И без того квадратное лицо, с тонким, словно нарисованным ртом и темными, глубоко посаженными глазками, было обрублено модной стрижкой «площадка». В другой обстановке он бы показался ей смешным, похожим на кабанчика, но не сейчас.

— Вот решили выпить, — продолжал молодой человек, — я закуску искал у тебя в холодильнике.

— Да как вы сюда попали? — возмутилась Таня.

— У тебя же не замок, а одна видимость, любой шпилькой можно открыть, — радостно сообщил незнакомец. — Пойдем, покажу, как это делается. Если потеряешь ключ, сама сможешь открыть дверь. Шпилька или скрепка есть?

— Ладно, Проха, кончай трепаться, надо разобраться, — прервал товарища Максим, и обратился к Тане, — мы, дорогуша, с тобой, о чем договорились, а?

За время отпуска она уже забыла черты его лица, забыла какой он красивый и страшный.

— Я тебя внимательно спрашиваю, — пошутил Максим, но было не смешно, — что ты мне обещала?

— Подумать.

— Ответ неверный. Эх, Татьяна Викторовна, Татьяна Викторовна, — сокрушенно покачал головой Максим. — И чему вы детей учите, если сами не помните своих обещаний. Отвечаю за тебя: ты сказала, что тебе нужен один месяц, для того, чтобы настроиться. За свои слова надо отвечать.

— Значит, не смогла настроиться. И не смогу.

— Такой ответ не принимается. Прошло уже почти три месяца. И ты задолжала мне с процентами.

— Ты напрасно сюда пришел и друга привел.

Максим достал из кармана пачку сигарет, взял себе одну и протянул коробку Прохе. Они закурили. Таня брезгливо поморщилась:

— Здесь не курят.

— Сдается мне, брат Проха, что

нас выгоняют. Девушка, кажется, нюх потеряла, забыла с кем разговаривает.

— Максим, не надо, — её голос звенел от негодования. — Ты меня не запугаешь. Давай расстанемся по-хорошему. Вы сейчас уйдете, а я не стану заявлять на вас в милицию.

— Макс, что ты с ней валандаешься. Надо вправить ей мозги, сразу станет как шелковая, — Проха устал быть немым свидетелем их диалога.

— Да я вот думаю, как лучше это сделать, — откликнулся Максим.

— Максим, ну подумай сам, неужели тебя удовлетворит любовь, полученная таким способом? — она попыталась внять его разуму.

— С тобой, малыш, удовлетворит любым способом, в любой позе, и в любом месте: машине, в ванне, в кровати, выбирай сама, — и он громко засмеялся, широко открыв наглый рот.

Парень, которого скорей всего звали по-другому, а Проха была кличка, мелко затрясся, исторгая из себя сухой, как кашель, смех.

Это было невыносимо. Волна обжигающего гнева захлестнула ее. Если она немедленно что-нибудь не сделает, хотя бы не закричит, у нее просто-напросто лопнет сердце от злости. Она схватила со стола чашку и со всего размаха бросила на пол.

— Убирайтесь отсюда, — крикнула она при этом.

Ей стало легче, но одной чашки явно было недостаточно. Она стала хватать со стола все, что попадало под руку и кидать на пол: вилки, ложки, ножи, подставку под них, разделочную доску.

— Уматывайся сейчас же, чтобы я больше тебя не видела, ни тебя, ни твоего холуя. Забудь сюда дорогу.

Гости спокойно взирали на нее, продолжая курить:

— Люблю темпераментных девушек.

— Ты посмотри, какой взгляд! — восхитился Проха.

— В нем написано всё — два листа мелким почерком.

— Не девочка — конфетка.

Таню ничто не могло остановить, в ней как будто оборвался приводной ремень, и двигатель теперь вращался на бешеных оборотах. Но когда стол опустел, и она судорожно искала, чем бы швырнуть ещё, Максим протянул ей чашку, сняв ее с полки в углу над холодильником, она взяла чашку и остановилась. Его жест подействовал на нее как холодный душ. Чашка была Ольгина. Она поставила ее на стол.

— Я в восторге, моя сладкая, — сказал Максим, — именно такая девушка мне нужна. Но, пожалуйста, постарайся, чтобы подобная сцена больше не повторялась, прибереги свой темперамент для более подходящего случая, например, для постели.

— Я сказала тебе, убирайся, — тихо повторила Таня, она ещё не могла успокоить дыхание.

— Танюша, ты никак не врубишься, здесь с тобой не шутят. Значит так, слушай сюда: или ты спишь со мной и сегодня, сейчас, или — сама знаешь что.