Он сказал «нет»

Уоддел Патриция

Грэнби понимал, что сошел с ума. Ему следовало открыть дверь и выпроводить девчонку вон, а не целовать ее. Однако граф ничего не мог с собой поделать. Он не видел Кэтрин пять дней, но все это время, лежа в одиночестве, постоянно думал о ней. И вот теперь, когда она наконец-то оказалась рядом с ним, он не смог с собой совладать, – очевидно, одиночество лишило его разума.

– Не надо, – пробормотала Кэтрин, когда он, наконец, отстранился и посмотрел ей в глаза. – Это... неправильно.

– Неправильно? – переспросил Грэнби, укладывая девушку на кровать и склоняясь над ней. Он провел

большим пальцем по ее нижней губе. – Тогда почему же я опять хочу поцеловать тебя?

– Ты просто хочешь опять отомстить мне, – с дрожью в голосе проговорила Кэтрин. – Ты в ярости из-за того, что не можешь забрать с собой Урагана, когда уедешь.

– Поверь мне, милая, я абсолютно не злюсь на тебя. Тебе не нравятся мои поцелуи? – Он прикоснулся пальцами к вырезу ее платья.

Кэтрин положила руки графу на плечи, намереваясь оттолкнуть его, но она боялась причинить ему боль.

– Пожалуйста, отпусти меня.

Грэнби наклонился, чтобы снова поцеловать ее в губы, но девушка отвернулась. Тогда он принялся осыпать поцелуями ее шею, и Кэтрин невольно застонала – по телу вновь разливалась горячая волна. Запрокинув голову, она бессознательно помогала графу и словно умоляла его продолжать ласки. Теперь она уже ни о чем не думала, лишь наслаждалась чудесными ощущениями.

Когда же Грэнби наконец прервал ласки и отстранился от нее, Кэтрин едва дышала. Он протянул руку, чтобы освободить ее волосы от ленты, и она не противилась. Запустив пальцы в ее локоны, граф пробормотал:

– Мне нравятся твои .волосы. Их цвет напоминает осенние листья, когда они раскрашены огнями оттенков красного и коричневого. Это было первое, что я заметил, когда встретился с тобой на дороге.

– А не жеребца, на котором я скакала? – с улыбкой спросила Кэтрин.

Он тихо рассмеялся.

– Жеребец – это второе. А вот это – третье. – Грэнби опустил руку ей на грудь, и Кэтрин затаила дыхание.

Чуть помедлив, он принялся ласкать ее грудь, и Кэтрин тихонько стонала при каждом его прикосновении. Почувствовав, что соски ее отвердели, Грэнби прошептал:

– Тебе нравится, Кэтрин? Признайся, что нравится. И я тебе нравлюсь.

– Я ненавижу тебя. – Это была ложь, и оба прекрасно это знали.

Кэтрин закрыла глаза, чтобы не видеть торжествующую улыбку графа. А он продолжал целовать ее и ласкать ее груди, поглаживая соски большим пальцем. Кэтрин не носила корсета, и между телом и его ладонью был только тонкий муслин ее утреннего платья и ткань сорочки.

В какой-то момент Кэтрин почувствовала, что ее охватило непреодолимое желание – она была бессильна перед ним. Ощущения, которые вызывали поцелуи и ласки Грэнби, были необузданными, и они будили еще более постыдные мысли. Руки Кэтрин, которые она положила на плечи графа, чтобы оттолкнуть его, теперь обвивали его шею, и она старалась как можно крепче прижать его к себе.

Тут Грэнби на мгновение отстранился, а потом лег на нее, крепко прижимаясь к ней бедрами, давая ей почувствовать силу своего желания. Он по-прежнему целовал Кэтрин и ласкал, но все же пытался сдерживать себя, хотя и чувствовал, как боль в паху с каждой секундой нарастает;

Кэтрин же тихонько стонала, и ее тихие стоны – признание поражения –

звучали музыкой в ушах Грэнби. Наконец он не выдержал и, запустив руку ей под платье, тотчас же нащупал нижнюю'юбку, а затем лодыжку, обтянутую чулком. Все происходило почти так же, как в укромной комнатке замка Садли, только сейчас Грэнби не играл с девушкой, как в тот раз, сейчас он хотел совсем другого. Он хотел большего, чем несколько поцелуев. Он решил, что непременно должен вкусить сладость победы, ощутив, как Кэтрин забьется, затрепещет под его ласками.

Кэтрин чувствовала, как рука графа поднимается все выше по ее ноге, однако она не противилась. К стыду своему, она вынуждена была признать, что наслаждалась этими ласками. Наконец пальцы Грэнби миновали кружевную кайму панталон и прикоснулись к мягким завиткам, скрывавшим средоточие ее женственности.

– Ты такая сладкая, – шепнул он ей в ухо. – Я даже не представлял, что ты такая...

Интимные ласки казались почти невцносимыми, но Кэтрин не хотела, чтобы Грэнби их прерывал. Вцепившись в волосы графа, она со стоном приподняла бедра. И она даже не думала сопротивляться, когда пальцы Грэнби прикоснулись к ее лону, напротив, она до боли жаждала этого прикосновения.

Тут граф вдруг застонал и снова прошептал ей в ухо:

– Кэтрин, я много раз представлял, как делаю это с тобой. Нет-нет, не закрывай глаза. Смотри на меня. Тебе ведь это нравится?

Но она не могла смотреть на него – ее ощущения были слишком постыдными, слишком необузданными. И слишком чудесными. Кэтрин уткнулась лицом в шею Грэнби, а он продолжал ее ласкать. В какой-то момент, повинуясь инстинкту, она резко приподняла бедра, а затем начала двигаться в такт его движениям и вдруг вскрикнула и затрепетала. И тотчас же все вокруг нее преобразилось, даже солнечный свет превратился в золотистый туман, окруживший ее. Кэтрин с наслаждением потонула в греховных ощущениях, которые дарил ей граф, потонула в его ласках и в жаре поцелуев.

Наконец она осмелилась открыть глаза, и взгляды их встретились. Грэнби улыбнулся ей и прошептал ее имя. Кэтрин судорожно сглотнула и пробормотала в ответ что-то бессвязное. Затем обняла его и крепко прижала к себе.

Грэнби же по-прежнему ощущал напряжение в паху, однако расстегнуть пуговицы на штанах не решался – тогда бы он непременно лишил Кэтрин девственности. Он очень этого хотел, но что-то его останавливало, возможно, голос совести. Что ж, в таком случае его совесть заговорила очень некстати. Или же, напротив, очень кстати? Граф затруднялся ответить на этот вопрос.

– О, Грэнби, – тихонько прошептала Кэтрин. Она улыбнулась ему и мысленно добавила: «А ведь я даже не догадывалась о том, что интимные прикосновения мужчины могут оказаться такими приятными».

– Меня зовут Нортон, – прошептал он в ответ и тоже улыбнулся. – Я думаю, ты заслужила право называть меня так.

Заслужила?!

Не произнося ни слова, Кэтрин в ужасе отпрянула. А уже в следующее мгновение она поняла, что позволила графу слишком много. Увы, она поздно это поняла. И тотчас магия того, что ей довелось испытать в объятиях Грэнби, исчезла, и она почувствовала отвращение и ненависть к самой себе.