Он звал волков
Шрифт:
Эсбен понимал. Когда-то он не пожелал переехать в столицу по этой же причине. Когда-то там было слишком много хорошего.
– В любом случае, – Кайса устало провела по лицу ладонью, – еще слишком рано об этом думать. Нужно закончить все дела здесь. Это наверняка растянется на пару недель.
– Да. Наверняка.
Эсбен подумал о том, что утром ему придется связаться с начальством и попросить о внеплановом отпуске или вымолить разрешение работать удаленно.
– Ты можешь выключить свет?
– Конечно.
Эсбен перегнулся через Кайсу и щелкнул выключателем.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Кайса.
– М?
– О Клеменсе.
Эсбен живо распахнул глаза.
– Эти мысли вертятся в голове весь день. Я ничего не могу поделать. Особенно после встречи с его родителями. Они были так… разбиты. Я и не ожидала другого, но это просто… – она замолчала.
– Я знаю.
Эсбен и сам не мог выбросить из головы выбеленные скорбью лица Уллы и Йоргена. Он думал о них по пути с похорон, думал о них за ужином, во время которого у него кусок в горло не лез. И даже теперь, лежа в кровати, Эсбен не мог перестать раз за разом прокручивать в памяти встречу на кладбище.
– Как ты думаешь, Эсбен… – Кайса запнулась. – Он может быть все еще жив?
– Я бы очень хотел, чтобы это было так.
– Ты не видел листовки?
– Листовки?
– Да. С его лицом. Я видела пару. Нильс сказал, что когда-то они были расклеены по всему городу. Я и сама это вспомнила. А ты?
Эсбен прикусил щеку изнутри. Последний год. Тогда с каждого столба, с каждого забора и почтового ящика на него смотрели глаза Клеменса. Под его взглядом он шел на занятия и возвращался обратно. Это было самое тяжелое время. Кайсу взяли в Стокгольмский университет. Эсбену предстояло провести целый год без нее – они еще никогда не разлучались столь надолго. После окончания учебы он должен был переехать к сестре в столицу, но, оказавшись там одним ясным июльским утром, понял, что не сможет там ни учиться, ни жить. Тогда он и выбрал Мальмё. Один из самых опасных и криминально развитых европейских городов. В этом и было его отличие от Кайсы. В Стокгольме она пыталась найти в себе силы жить дальше. Кайса цеплялась за все хорошее. Он бежал от этого.
Эсбен попытался вдохнуть и не смог.
– Помню.
– В голове не укладывается, что Улла и Йорген не перестали его искать. Я хочу сказать, что с нами с тех пор столько всего случилось. Мы вырвались отсюда, уехали, а они продолжали… продолжают поиски.
– Они сказали, что Мартен стал полицейским. Ты думаешь, что это из-за Клеменса? – осторожно спросил Эсбен.
Кайса посмотрела на свои руки. Они дрожали.
– Я не знаю. Возможно, – она грустно улыбнулась. – Если подумать, то Мартен всегда был таким.
– То есть?
– Он всегда стремился всех спасти. Даже меня.
– Это будет дико. Увидеть его вновь.
Они оба немного опасались этой встречи.
– Так хочется, чтобы София сейчас была рядом, – угрюмо сказала Кайса. – Она бы нашла нужные слова.
– Она бы сказала, что мы с тобой чертовы нытики.
Кайса почти беззвучно рассмеялась.
– Это я и имею в виду.
–
– Не думаю, что смогу.
– А ты не думай. Просто спи.
Эсбен взял в руки хоккейный шлем и убрал его на пол. Кайса прижалась спиной к стене. Закрыла глаза.
– Ты сыграешь мне завтра?
Эсбен не сразу понял, что она имеет в виду, а потом вспомнил про рояль в гостиной.
– Сыграю.
– Нам с Софией нравилось тебя слушать. Она всегда говорила, что это удивительно.
– Что именно?
– То, что ты оказался единственным, кто унаследовал музыкальный слух ее матери.
Они оба подумали об одном и том же. О вечерах в гостиной, когда за окном воздух трещал от холода, а они трое, стараясь согреться, пили обжигающий горло дымящийся чай. Тогда София просила Эсбена сесть за рояль и сыграть что-нибудь. Его не нужно было долго уговаривать. Он любил музыку.
Вскоре Кайса заснула. Во сне она подвинула ладонь к Эсбену и коснулась кончиком мизинца его запястья. Так она могла чувствовать его присутствие. Эсбен поправил ей одеяло. Кайса была права. Они будто вернулись в детство. Почти целый год после смерти родителей они делили одну постель – эту самую. Позже София освободила для Кайсы соседнюю комнату, которую раньше гордо звала своим кабинетом, но на протяжении целого месяца каждое утро находила племянницу на прежнем месте.
Эсбен задержал взгляд на пустой бутылке. На самом деле вино было хорошее. У Норбергов плохих вещей не водилось. Они жили на широкую ногу и могли многое себе позволить. Но было легче думать, что все связанное с ними – плохо.
Он подумал о Кайсе и о ее разрыве с Йоханнесом. У него бы никогда не хватило воли в одночасье разорвать отношения с человеком, который был рядом столько времени. По его прикидкам Кайса и Йоханнес были вместе около пяти лет. Или чуть больше. Они начали встречаться, когда его сестра заканчивала первый курс. Но что бы там не произошло – он был на ее стороне. Так всегда было. Они принимали сторону друг друга независимо от обстоятельств и чужих слов. Этому учили их родители. Этому учила их София. Она всегда говорила, что они самые близкие друг другу люди, и брат и сестра принимали это за непреложную истину, которую было незачем оспаривать.
Эсбен знал, что Кайса права. Она действительно справится и с поиском новой квартиры, и с работой тоже. Всегда справлялась. В тот год, когда исчез Клеменс, именно Кайса вытащила их. Она делала все, чтобы Эсбен не уходил в себя. Она была рядом каждую секунду, но оставляла его, когда чувствовала, что это необходимо. А ведь Клеменс был и ее другом тоже. И весь этот кошмар давался ей нелегко.
Эсбен ощутил горечь на языке и спрятал лицо в ладонях. Он пролежал так некоторое время, окруженный тишиной, темнотой и удушливыми видениями о том, какой была их жизнь. Она будто нарочно подсовывала им тяжелые испытания. Сначала родители, потом Клеменс. Теперь София. Эсбен не имел привычки себя жалеть, но и с ним случались минуты слабости. Это была одна из таких. Он ощутил смутное облегчение из-за того, что Кайса не видит этого.