Она была актрисою
Шрифт:
Вика недоуменно пожала плечами. Надо же, Тамара Петровна в подробностях знает о завещании! Впрочем, она из тех, кто действительно все о всех знает.
— А что же теперь будет? Ведь Даша от его денег отказалась. Они все-таки достанутся Галине Николаевне или нет?
— Наверное, это зависит от квалификации ее адвоката. Вот уж, человек предполагает, а бог располагает. Пережить сразу после смерти мужа второй такой удар! А что касается Даши, не уверена, что Денис позволит ей отказаться от денег. Он, знаете ли, скуповат, а с чувством такта у него явные нелады. К тому же мечтает
— Так ведь он позволил Даше отказаться! — напомнила Вика.
— Ну, это сгоряча, а теперь запел другую песню. Дашенька пока держится стойко, но с ее покладистым характером… Впрочем, поживем — увидим. В любом случае Галина Николаевна собирается судиться, что, кстати, является открытым неуважением к памяти мужа. С другой стороны, ее можно понять — деньги там немалые. Ей повезло, что Евгений Борисович не успел развестись.
— А что, собирался?
— Его планы трудно было разгадать. Теперь Галина Николаевна утверждает, что нет, но десять дней назад, несомненно, была в панике. О господи, сколько событий произошло за эти десять дней и как я намучилась! Вы не представляете, как я рада, Виктория Павловна, что это не вы! Честное слово, гора с плеч! Но вы уж постарайтесь, чтобы Игорь Витальевич не очень на меня разозлился. Вы сумеете, я убеждена!
Вика не до конца разделяла данное убеждение, однако кивнула и, подойдя к телефону, набрала выученный уже наизусть номер. Оказалось, рабочий день следователя успел закончиться, и она, чуть помешкав, рискнула впервые позвонить Талызину домой.
— Игорь Витальевич? — без обиняков начала она. — Мне надо срочно с вами поговорить. Нет, я не у себя. Может, я подъеду к вам? Это ненадолго. Или вы устали? Тогда подождем до завтра. Я как-то не сообразила, вам, наверное, не хочется тратить свое свободное время… или… Хорошо, я еду.
Квартира следователя содержалась в безупречном порядке, несколько Вику подавившем.
— Как вы умудряетесь, Игорь Витальевич? Вот у нас, например, когда был кот, так он разодрал внизу все обои.
— А у моего Барсика, — гордо доложил Талызин, — имеется специальный чурбачок для заточки когтей, и он использует только его. Барсик, поздоровайся с Викой и покажи, как ты точишь когти! Ими он весьма гордится.
Здоровый сиамский котяра, выгнув спину, демонстративно поскреб обтянутую чем-то доску.
— Зная ваши пристрастия, я сварил кофе. Не откажетесь?
Но Вика, не желая откладывать неприятное в долгий ящик, глубоко вздохнула и выпалила:
— Игорь Витальевич, я должна вам что-то сказать, но вы мне обязательно что-то обещайте, хорошо?
Тот, явно слегка оторопев, ответил:
— И что я должен обещать?
— А давайте вы сперва обещаете, а потом я скажу, что, — хитро предложила Вика.
Собеседник, не выдержав, разразился смехом, потом с трудом выдавил:
— Не хочу вас обижать, но последний раз я соглашался на подобный эксперимент в детском саду. И кого вы на этот раз покрываете? Неужели Марину? Очень жаль, она наконец-то перестала меня раздражать. Что же она натворила?
Похоже, дома следователь был более раскован
— Натворила скорее я. То есть… не то, чтобы натворила… короче, вот!
И она протянула блокнот.
Талызин быстро его пролистал.
— Насколько я понимаю, это телефоны ваших коллег. И что?
— Один человек… один очень хороший человек нашел это в подсобке.
— Когда?
— В день убийства Евгения Борисовича. Наверное, сразу после, понимаете? Зашел в подсобку и увидел тело и блокнот. А человек этот такой хороший, что взял блокнот и ушел, как будто там и не был.
— Хороший человек, — ехидно протянул Игорь Витальевич.
— Да, хороший! — с вызовом повторила Вика. — Сам страдал, а меня подводить не хотел. Вы считаете, что хорошие — это стукачи, да? А я считаю, если вы станете мучить человека только за то, что он не стукач, так лучше б я не говорила вам ничего!
— Вообще-то, у меня нет привычки мучить старушек, — задумчиво произнес Талызин. — Но, возможно, стоит начать, и мне сразу понравится?
— А… а почему старушек?
— Дело в том, дорогая Вика, что у меня телефон с определителем номера. Впрочем, и без того легко было догадаться. А теперь попьем кофейку, и вы мне все расскажете. В подробностях!
Выслушав и действительно вникая в мельчайшие подробности, следователь поинтересовался:
— А как вам кажется, Вика, вы действительно потеряли этот блокнот в подсобке? Это достаточно вероятно?
— Это как раз очень странно, Игорь Витальевич, потому что мне казалось, я в тот день в подсобке не была вовсе. Точно я, конечно, не помню, но почти уверена. Понимаете, еще утром блокнот был у меня, я кое-кому звонила, а на следующий день обнаружила, что потеряла. Ужасно было некстати, и я искала его везде, но про подсобку даже не думала. Но он точно был там, уж Тамара Петровна врать бы не стала!
— В таком случае… как вы считаете, кто из студии имеет на вас зуб? Кто мог бы захотеть причинить вам неприятности?
— Да что вы, Игорь Витальевич, — засмеялась Вика. — Да глупости какие! Меня знаете, как собственный сын зовет? Маша-растеряша. Я все теряю, а он находит. Ну, кто мне может хотеть зла?
— Для этого надо и впрямь быть совсем уж беспринципным, — согласился Талызин, — но убийства обычно совершаются не самыми благородными из людей. Сперва блокнот, потом фонарик. Сам по себе фонарик еще ничего не значит, но в совокупности с блокнотом… Слава богу, делом занимаюсь я, хорошо вас знающий, а иначе у вас могли бы быть большие проблемы, и убийца прекрасно это понимал. Кто же это так вас не любит?
— Разве что Сосновцев, и то сомневаюсь. Зачем ему это?
— Чтобы отвести подозрения от себя, разумеется. Скажите-ка, а ваша Тамара Петровна заслуживает доверия? Она не склонна фантазировать? В данном случае я имею в виду то, что связано с завещанием. Я, разумеется, все проверю, но хотелось бы знать.
— Ну… она немножко сплетница, но безобидная. На пустом месте она ничего не выдумает, это точно, но любит помусолить так и этак, порассуждать: «А если он, а если она»… А вообще-то, она всегда все про всех знает.