Она уходит со мной

Ковалевская Алиса

— Ты думала, поймала меня на крючок? Нет, Вероника.

Жмурясь, он откусил оладышек. У меня земля уходила из-под ног. Доев, он вернулся к столу и взял ещё один. Опять макнул в сгущёнку.

— Но пока у тебя есть выбор, — провёл по моим губам сладким, ещё тёплым тестом. Я сразу же почувствовала вкус сгущённого молока. Невольно облизнула губы. В чёрных глазах сверкнула молния. — Ты отдаёшь мне бумажник, я снижаю ставку. — Опять по моим губам. — Это твой единственный выход.

Огромным усилием я заставила себя отвернуться. Поставила одну тарелку напротив дивана,

вторую — с другой стороны стола. Герман стоял рядом, и это нервировало. Единственный выход… Только выходом это не было. Нет у меня выбора. И выхода нет, даже единственного.

— Приятного аппетита, — положила на его тарелку несколько оладий. Три — на свою. Он хмыкнул и, больше ничего не сказав, сел за стол, а я подошла к кофемашине. Глоток чёрного, горького, чтобы прогнать дрожь. Только поможет ли? Скорее всего, нет. Тем более, пока он смотрит на меня.

Глава 3.2

— Почему ты сидишь на полу?

Голос брата заставил меня отвлечься от наблюдения за болтающейся в барабане стиральной машины куртки. И от мрачных мыслей тоже. Не ответив на вопрос, я подозвала Платона к себе. Хмурый со сна, он посмотрел на меня с подозрительностью.

— Да иди, — улыбнулась я. — Или что, боишься, покусаю?

Он замялся. Буркнул что-то себе под нос. Пришлось встать с мягкого коврика и подойти самой.

— Мне в туалет нужно, — признался брат.

Если уж мне в этой похожей на хоромы квартире было не по себе, что говорить про него. Квадратный метр тут стоил, наверное, дороже, чем вся наша двушка.

Подбадривающе улыбнувшись мелкому, я развернула его за плечи и подтолкнула к выходу.

— Сам дальше справишься? — спросила, включив в туалете свет.

Платон утвердительно кивнул.

Когда родителей не стало, ему было чуть больше года, мне — тринадцать. С раннего детства он привык быть самостоятельным, так что сомневаться в нём не приходилось.

Поставив греться чайник, я сунулась в холодильник.

— Тут как в магазине, — подошедший Платон задрал голову. — Ника, разве так дома бывает?

Достав лоток с клубникой, я вручила его Платону. Достала молоко и варёную колбасу.

— Бывает, — ответила со вздохом.

Хлопнула дверцей и, забрав у брата ягоды, отправила его в ванную чистить зубы. Сама тем временем по второму разу накрыла на стол, собираясь позавтракать и сама. Уже нормально, потому что вместе с Германом сделать этого у меня не вышло. Заставила себя только кофе выпить, к еде даже не притронулась.

Куда спозаранку уехал Герман я не знала. Наш город живостью не отличался, а в воскресное утро так и вовсе был похож на мертвеца. Более или менее приличные магазины и те работали с десяти. Хотя я глубоко сомневалась, что наш торговый центр устроил бы мужчину, на пиджаке которого красуется бирка знаменитого модного дома. И вряд ли это сшитый в подвале левак.

Обгрызая клубничину, я с содроганием и непонятным волнением вспоминала прикосновения больших ладоней. В голову против воли закралась предательская мысль «а что, если». Перспектива стать любовницей Вишневского только

сперва показалась отвратительной. Чем больше я об этом думала, тем горше становилось осознание, что так брат хотя бы на какое-то время будет в безопасности.

— Это всё мне? — умывшийся и расчесавшийся без напоминания Платошка таращился на стол.

Я кивнула. Подвинула к нему пиалу с клубникой и сама взяла ещё несколько ягод. Налила ему чай, себе — кофе. Добавила капельку кокосовых сливок. Подумала и долила до самых краёв.

— Хочешь сыр, — снова открыла холодильник. — Или, — достала странный на вид окорок. Обсыпка у него была чёрная, с семенами. — Такую штуку хочешь? — показала брату. — А ещё знаешь, что есть… — вытащила сыр с голубой плесенью и отрезала кусочек. — Дорблю. Ты такой никогда не ел.

— А ты ела? — он придвинул к себе доску с кусочком.

— Да, но очень давно.

— Воняет, — принюхавшись, скривился Платон.

— Сам ты воняешь, — забрала у него из-под носа сыр. — Жуй свои оладьи.

Усевшись напротив брата, я отхлебнула кофе. Из ванной донёсся писк закончившей стирку машинки. Даже этот писк был дорогим. Мягким, приятным. В этом доме и вещи-то боятся лишний раз побеспокоить хозяина. Мало ли…

Разделавшись с оладышком, брат облизал пальцы. Пару минут назад сгущёнки в пиалке было чуть ли не до половины, теперь осталось на самом донышке. Он принялся собирать их ложкой. Спасибо хоть, что не языком.

— У тебя попа не слипнется?

Брат замотал головой. Волосы у него были тёмно-каштановые, как у отца, которого он не помнил. Мне досталось хотя бы что-то, ему — ничего. Разрезав кусок сыра на кубики, я дотронулась пальцами до самого большого и опять посмотрела на брата.

— Ты грустная, — поймав мой взгляд, выдал он. — Ник… Ты грустная, потому что боишься, что Лёня придёт?

— Лёня не придёт, — решительно заявила я. — Да и если придёт… Почему я должна быть грустная из-за Лёни?

Пытаясь скрыть от него настоящие эмоции, я включила телевизор. Огромную плазму, занимавшую добрую часть стены над столом. Кухня-гостиная, где мы сидели, была метров тридцать, из большого окна открывался вид на единственную часть города, смотреть на которую можно было без слёз. Мой старший брат не посмеет сунуться сюда.

Несколько раз я щёлкнула, переключая каналы.

— Я слышал, как он кричал на тебя. И как обзывал, тоже слышал. Он тебя дурой назвал. А ещё потаску…

— Хватит, Платон! — швырнула пульт на стол.

Канал переключился сам собой, из невидимых, встроенных по углам динамиков донеслась музыка. Брат притих. Я тоже взяла себя в руки.

— Не надо повторять то, что говорит Лёня. Если ты будешь это повторять, станешь таким же, как он. Ты этого хочешь?

Платон насупился. Мотнул головой.

— Ну вот и всё. Ешь давай, — подала ему кусочек сыра. — Попробуй. И не кривись.

— Я не хочу, — запротестовал он.

Я всё-таки положила сыр на край его тарелки.

По телевизору шёл повтор чемпионата мира по фигурному катанию. Выступали мужчины, и я засмотрелась на экран. Вздохнула и выключила звук.