Она уже мертва
Шрифт:
После бегства художницы альбом остался у Полины. И бросить его на полу в коридоре она не решилась, вот и принесла в шкиперскую вместе с остальными вещами. А принеся, тотчас пожалела об этом. Альбом вызывал смутное беспокойство, а вкупе с разгулявшейся за окнами природой – едва ли не панику. Наверное, нечто подобное испытывала и Тата, оттого и избавилась от фотографий.
Впрочем, Полина тоже может избавиться.
Засунуть его в нишу между книгами – легче легкого. Подбросить в ванную, где рано или поздно материализуется любой из нынешних постояльцев дома, – не вопрос. Вот только тревога никуда не денется – по крайней мере, до
Она слишком далеко зашла. С какой радости Сереже защищать ее? Они не виделись больше двадцати лет, а детские воспоминания – слишком ненадежная вещь, чтобы, основываясь на них, просчитать стратегию и тактику его нынешней жизни. Сережа никогда не был ее парнем, всего лишь двоюродным братом. Весьма сомнительное родство, отталкивающее его носителей куда-то на периферию сознания – туда, где находятся вещи, о которых легко забывают, а вспоминают с большим трудом. Чтобы добраться до двоюродных братьев, вечно приходится расчищать завалы из любовников, близких друзей, домашних любимцев (кошек или собак), просто любимцев (сумки фирмы «Бимба и Лола»), приятелей, коллег по работе и официантов из соседнего бара. Да-да, официанты из соседнего бара, которых ты не знаешь по именам, занимают твое воображение больше, чем абстрактные двоюродные братья.
Сережа – исключение из правил. Меньше всего Полине хотелось бы видеть его официантом, коллегой по работе, сумкой фирмы «Бимба и Лола». Меньше всего ей хотелось бы видеть его домашним любимцем: Полина никогда не решилась бы завести собаку или кошку – из-за недостатка времени и постоянных разъездов. Сережа – близкий друг? Но близкая дружба предполагает частые встречи или хотя бы разговоры по телефону после полуночи, письма, телеграммы с пометкой «Срочная» и ободряющим содержанием, что-то вроде – «Нынче ветрено и волны с перехлестом…»
Надо бы добраться до моря – может, оно успокоит ее?
Но лучше отложить свидание с ним до завтра. А сегодня ей предстоит свидание с теми, кого она еще не успела увидеть. Гулькой и Алей. Впрочем, Алю она уже видела.
Тата, Лёка, бородатый викинг, МашМиш, Шило и Ростик.
Вытащенные из альбома и вытянутые в линию, фотографии лежали теперь перед Полиной. Очевидно, что сделаны они были в разное время, в совершенно разных местах и с разных точек (возможно даже – разными фотоаппаратами). Но в снимках имелось и что-то общее, помимо среднего плана и неучастия героев в процессе съемки. Это что-то постоянно ускользало от Полины и исчезало совсем, стоило лишь переставить их, расположить в другом порядке. Окончательно запутавшись, она достала еще две фотографии – Алана Бернара и себя самой. А фото из прозекторской так и осталось в альбоме: вновь встречаться глазами со страшной полосой Полине не хотелось категорически.
Что делает здесь фотография актера?
Он – не родственник никому из Большой Семьи, но его присутствие здесь наверняка несет тайный смысл. И в чем смысл самой последней фотографии в альбоме? Ведь Аля жива, и Полина совсем скоро познакомится с ней. И с ее братом Гулькой – викинг в наушниках, судя по всему, он и есть.
Нет только Сережи, и это огорчает. Но и обнадеживает одновременно. Кто бы ни стоял за дурацкой шуткой с фотографиями, до Сережи ему
Тате.
Прежде чем опустить фотографическую коллекцию в сумку, Полина – сама не зная почему – заглянула под лежащую на кушетке подушку. Эту подушку, как и три других, прислоненных теперь к стене, она помнила еще со времен последнего приезда в дом Парвати: две совсем маленькие и две побольше. Они были призваны создавать уют, как его понимала бабушка. Вышитые гладью наволочки – с восточным узором, с розовыми бутонами, с головой оленя и с двумя веселыми котятами, играющими в карты. Яркие когда-то краски поблекли, нитки кое-где разошлись, но котята по-прежнему улыбались и подмигивали: не бойся, Белка, загляни к нам, вдруг тебя ожидает сюрприз?
Поначалу она ничего не заметила и даже успела вздохнуть с облегчением. И лишь в самый последний момент увидела маленькую – размером с ладонь – плоскую жестянку. В таких обычно хранят табак, леденцы или почтовые марки. Жестянка оказалась почти невесомой, так что вариант с леденцами (а заодно с монетами, значками, пулями дум-дум) отпадает. Что тогда? – Полина терялась в догадках. К тому же никаких опознавательных знаков на жестянке не было. Как не было ничего такого, что могло бы пролить свет на содержимое.
Открой! – подмигивали котята.
Открой! – качал ветвистыми рогами олень.
Она все еще колебалась; суеверный страх увидеть то, что навсегда изменит жизнь, неожиданно овладел ей. Но в конце концов детское любопытство взяло верх. Да и что там может быть страшного? – мертвое тело в жестянку не поместится, фотоотчет из прозекторской – тоже. Так подумала Полина – и ошиблась. Едва открыв крышку, она столкнулась со смертью, пусть и кардинально уменьшенной в размерах и почти бутафорской.
В жестянке лежал высохший трупик стрекозы.
…Спустившись вниз, в гостиную, Полина наконец-то увидела еще двоих, недостающих, членов семейства – бородатого Никиту и Алю. Высокие, стройные, без единого изъяна в лицах и одежде – брат и сестра издалека показались ей едва ли не полубогами, сошедшими с греческого фриза. Но стоило приблизиться к ним, как очарование слегка потускнело. Наверное, все дело в едва уловимой гримасе, подпортившей идеальные черты обоих: смесь презрения и легкой брезгливости, – но разве не так относятся полубоги к простым смертным?
Простые смертные находились тут же: Лёка расставлял тарелки на столе, Ростик и Шило возились с камином, который никак не хотел разгораться, Маш сидела в кресле с уже привычным бокалом в руках, а Миш маячил у нее за спиной. Не хватало только Таты.
Появление питерской кузины немного подкорректировало физиономии полубогов: на кукольное личико Али взбежала улыбка, которую можно было даже назвать дружелюбной.
– Вот и ты! – сказала она, стремительно двинувшись в сторону Полины и раскрыв объятья. – Я рада. Давно слежу за твоими публикациями.