One for My Baby, или За мою любимую
Шрифт:
Если урок по тайчи проходит после того, как я заканчиваю работу в школе Черчилля, то я ужинаю в «Шанхайском драконе», хотя для ужина время довольно раннее.
Семейство Чан собирается за столом около шести, после того как Диана и Уильям закончат делать уроки и перед открытием ресторана для основных посетителей. Кроме того, ежедневно Диана учится играть на скрипке, а Уильям — на пианино. А еще оба изучают кун-фу и кантонский. У меня создается впечатление, что маленькие Чаны либо едят, либо занимаются. Третьего не дано.
Еда,
Пластиковые палочки для еды тихо постукивают. Все заняты уничтожением рыбы. Мы то и дело наклоняем головы, чтобы положить в рот очередную порцию риса. Все увлечены процессом принятия пищи, лишь изредка за столом слышны довольные причмокивания. Чаны запивают ужин чаем или простой водой из-под крана, хотя настаивают, чтобы я пил исключительно минералку. Для меня ее специально приносят из крошечного бара.
— Скоро Новый год, — сообщает мне Джойс.
— Новый год? Уже январь кончается.
— Китайский Новый год. Очень важный праздник для нашего народа. Такой же, как Рождество и Пасха для западных людей. Когда я была ребенком, мы и знать не знали про Рождество. И нам не нужны были игрушки. Никаких Барби и Кенов, которые у вас даже на дискотеку ходят. Только китайский Новый год.
— Он основан на лунном календаре, если не ошибаюсь? Когда же он наступит на этот раз?
Джойс совещается с остальными членами семьи, затем уверенно произносит:
— Канун Нового года — пятнадцатого февраля.
— Следующий год будет годом Кролика, — добавляет Уильям с чистым лондонским акцентом, не обращая внимания на набитый рот.
— Мы будем праздновать, — продолжает Джойс, — здесь, в «Шанхайском драконе». Приходите.
— Можно, я приведу кого-нибудь?
— Кого-нибудь? Приводите всех. Приводите всю свою семью.
«Всю свою семью». Легко ей так говорить!
Подобная уверенность является предметом моей зависти. С Чанами все понятно. Это Джойс, Джордж, Гарольд, Дорис, Диана и Уильям. И каждый из них знает, кто входит в его семью.
Я же никак не могу разобраться в том, где же начинается и где заканчивается моя маленькая разбитая семья.
24
В тот день, когда мою бабулю выписывают из больницы, я должен давать урок английской литературы Джеки Дэй.
Я возвращаюсь домой после похода за покупками для бабушки. В руках у меня увесистые свертки с продуктами. И тут я вижу, что Джеки уже ждет меня на ступеньках дома, ее дочка стоит тут же, рядом с матерью. Это нечто молча рассматривает меня из-за слипшихся грязных волос длинной челки.
— Джеки, прости, что опоздал. Я тебе звонил.
— У
— Мне нужно было купить кое-что для бабушки. У нее в квартире нет никаких запасов съестного, а ее выписали всего несколько часов назад.
— Что ж, это замечательно.
— Но сейчас мне нужно отвезти все эти покупки к ней домой. — И я, как бы извиняясь, неловко приподнимаю руки с тяжелыми пакетами. Из одного выпадает упаковка пирожков с повидлом, Джеки быстро поднимает ее и сует назад в пакет. — Я взял мамину машину, ехать нужно прямо сейчас. Так что, как ты понимаешь, урок сегодня вряд ли состоится. Мне некогда.
— Я могу отвезти ей продукты вместо вас, — заговорило нечто.
Голос у нее на удивление тонкий и пронзительный, как у настоящей девчонки.
— Что-что?
— Я отвезу продукты. Если только вы скажете мне, где она живет. Я поеду к вашей бабушке на автобусе.
Несколько секунд я обдумываю предложение. А почему бы и нет? Она не переутомится, если отвезет пирожки и все остальное моей бабушке.
— Правда? Отвезешь? — переспрашиваю я.
— Конечно. Все равно мне нечего делать. А вам я на занятиях уж точно не нужна.
— Это очень мило с твоей стороны, дорогая, — улыбается Джеки.
— Тут недалеко, — говорю я. — Я дам тебе адрес и поймаю такси.
— Я могу добраться на автобусе.
— Нет, лучше на такси.
К своему стыду, я осознаю, что даже не знаю имени этого ребенка. К счастью, Джеки приходит мне на помощь.
— Спасибо, Изюмка.
Изюмка? Этого еще не хватало.
— Ну да, — подхватываю я. — Спасибо… Изюмка.
Она шаркает ногой по ступеньке, опустив голову и спрятав глаза за спасительной челкой, не зная при этом, куда деть руки.
— Да не за что, — бормочет она. — Мне не трудно.
Мы ловим такси и отправляем девочку со всеми покупками к моей бабушке. После этого возвращаемся ко мне в квартиру, где я готовлю для себя и Джеки чай.
— Как же так? — начинаю я разговор. — Ты решила назвать ребенка в честь сушеного винограда?
— Не надо над ней насмехаться. — В голосе Джеки не звучит и нотки обиды или раздраженности. Наоборот, она произносит слова с нежностью и при этом смотрит на меня так, будто я вообще не знаю, как надо обращаться с детьми. — Ей этого и в школе хватает. Я хотела сказать, что сверстники над ней издеваются.
— Ее обижают?
— А ты как думаешь?
— Не знаю. — Я замолкаю, потому что хочу произнести: «Она уже большая девочка и наверняка умеет постоять за себя. Лично мне не хотелось бы встретиться с ней в темном переулке один на один». Но я быстро перестраиваю фразу, и у меня получается следующее: — Она выглядит так, словно может постоять за себя.
— Она просто беспомощный ягненок, — вздыхает Джеки, и меня трогает искренняя любовь к дочери, прозвучавшая в ее голосе. — Я понимаю, что у нее имеется избыточный вес, но в душе она очень мягкий и беззащитный человечек. А дети иногда бывают очень жестокими.