Они были не одни
Шрифт:
Девочки заплакали еще громче.
В это время подъехал бей с двумя сейменами[10] и устремил на детей грозный взгляд. Девочки испугались еще больше, и плач их перешел в отчаянный рев.
— Ха-ха-ха! Теперь эти разбойницы ревут… — и бей расхохотался.
От смеха бея девочкам стало немного легче на душе, и они осмелились поднять на него полные слез глаза. Но бей, пристально вглядевшись в одну из девочек, с розовыми щечками и голубыми глазами, улыбнулся. Правда, она еще очень мала, но и сейчас видно — когда вырастет, будет прекрасна, как пери. Разумеется, и мать у нее, должно быть, красавица…
— Эй,
Девочка выпрямилась, ощетинившись, словно ежик, и с низко опущенной головой остановилась у ног лошади бея.
— А ну, подними-ка голову! — приказал Каплан-бей, коснувшись хлыстом ее подбородка.
Малютка подняла на него заплаканные глаза, в которых были страх и мольба о пощаде. Но бей увидел в них редкостную красоту.
— Чья ты, девочка?
— Я внучка пастуха Гьеле.
— А мать твоя откуда?
— Мама моя из рода Галесов… — Девочка проглотила слюну и робко добавила: — А бабушка моя утонула в колодце Разбойников. Мне об этом мама рассказывала… Она совсем маленькая осталась сиротой…
— Что ты говоришь? — невольно вырвалось у бея.
Слова девочки потрясли его. Теперь он узнал эти ни с чем несравнимые голубые глаза: глаза красавицы, ее бабушки, в которую давно-давно был влюблен и которую погубил. Посмотрев сейчас на эту крестьянскую девочку, он вспомнил свое давнишнее преступление…
…Ему было тогда двадцать лет. Во время уборки урожая он часто приезжал в свое поместье — поразвлечься. Бродил по полям, отдыхал в густой тени деревьев, потягивая из фляги раки и закусывая жареной курицей. Занимался молодой бей и охотой: высматривал себе какую-нибудь молодую крестьянку покрасивее. Как-то раз, прохаживаясь по полю, он забрел на участок дяди Галеса, который со всем своим семейством вязал снопы, Якобы заинтересовавшись тем, как идет работа, бей затеял разговор, а сам не сводил глаз с невестки Галеса. До чего же она была хороша! Схватить бы ее и умчать на своем коне! В ее прекрасных глазах была заключена какая-то колдовская сила! Казалось, что это сама красота земли, одетая в крестьянское платье. Разве ее место здесь, в поле, под горячими лучами солнца? Нет! Ее место в гареме султана. Непреодолимое вожделение овладело молодым беем: во что бы то ни стало захотелось обладать ею, а потом — хоть смерть!
Две недели выслеживал он со своим сейменом красавицу, стараясь застать ее одну. И вот наконец счастье ему улыбнулось: они узнали, что молодая крестьянка без провожатых отправилась в горы отнести пастухам еду. Бей и его верный сеймен тотчас же пустились за ней следом. Дорога шла густым лесом, настолько густым, что в нескольких шагах не было видно человека. Они настигли молодую женщину у так называемого колодца Разбойников. Сеймен спрятался в кустах, а молодой бей встал посреди дороги. У него учащенно билось сердце, желание кружило ему голову, душило его. Там, в городе, он имел много женщин, но разве хоть одна из них могла сравниться с этой крестьянкой?
Поджидая свою жертву, бей, волнуясь от нетерпения, ломал ветки. Внезапно до него донесся шорох: кто-то пробирался сквозь чащу.
Молодой бей кашлянул и прислушался. Сеймен в кустах тоже насторожился.
Но вот ветки ближайшего вяза раздвинулись, и из-за них показалась похожая на испуганную газель невестка Галеса с корзинкой в руках и кувшином на плече.
— Госпожа моя, прошу тебя, дай мне свой кувшин — набрать в колодце воды… погибаю от жажды! — проговорил юный бей мягким, вкрадчивым голосом, но вид у него при этом был, как у волка, готового броситься на добычу.
Крестьянка взглянула на него с ненавистью, затем опустила голову и поставила кувшин на землю.
— Мустафа, возьми кувшин и набери мне воды в колодце! — приказал бей показавшемуся из кустов телохранителю.
Сеймен, взяв кувшин, пошел к колодцу.
Бей едва сдерживал себя: кровь в нем кипела, сердце колотилось. Броситься бы на нее, схватить, сжать в объятиях!..
Теперь женщина оказалась наедине с беем. По его взгляду она сразу догадалась о его низменных намерениях, и мороз пробежал у нее по коже. Что делать? Звать на помощь? Но до пастушьего стана очень далеко. В лесу не слышно ни единого стука топора дровосека. На большом расстоянии вокруг никого нет. Она попыталась овладеть собой.
— Пойдем к колодцу напиться, — пригласил ее бей.
Но она, испуганная и настороженная, не двинулась с места.
— Мне не хочется пить… Отдайте мне кувшин, и я пойду. Я и так опоздала, — едва внятно проговорила она.
Бей прислушался: в лесу никакого шума, они одни. Тогда, облизав губы, он, испепеляя женщину сладострастным взглядом, с жаром схватил ее в объятия.
— А-а-а-а! На помощь, на помощь! — в ужасе закричала она и, собрав все свои силы, попыталась вырваться из его рук.
— Молю тебя, молю… Ты так красива… Я умираю от любви к тебе… Молю, молю! — лепетал бей, все сильнее сжимая ее в объятиях. Он уже больше не владел собой.
А сеймен, который не пошел к колодцу, а спрятался в кустах, подбадривал своего господина:
— Не выпускай ее, мой повелитель! Все они так делают… Сначала кричат, визжат, а потом… Будь мужчиной!
Бей не заставил повторять этого дважды; швырнул молодую женщину на траву и сдернул платок с ее лица — оно было мертвенно бледно, но еще более прекрасно. И это сильнее разожгло в нем желание. А ее голубые заплаканные глаза, в которых застыло выражение ужаса, обжигали его своим пламенем. Бледная, смертельно испуганная, с глазами, полными слез, она показалась бею еще более прекрасной. Ее набухшие груди — не прошло и пяти месяцев, как она родила дочку, — вздымались, и это еще больше распаляло бея. Он попытался овладеть ею. Молодая крестьянка, руки которой на какой-то миг оказались свободными, со всего размаху ударила бея по лицу, и он упал на землю. Пока бей, оглушенный, поднимался на ноги, она пустилась бежать во весь дух, не переставая громко звать на помощь. Она бежала сквозь чащу, как обезумевшая, волосы ее распустились, и косы бились о колени.
— В колодец ее, Мустафа, в колодец! Эта разбойница обесчестила меня! — срывающимся от бешенства голосом приказал молодой бей. Все лицо у него было залито кровью.
Верный Мустафа пустился преследовать беглянку и скоро нагнал ее.
— Разбойница! Сука! Тебе от меня не уйти!
Изнемогая от ужаса и отчаяния, она собрала последние силы и попытались вырваться из рук сеймена, но тщетно. Мустафа держал ее крепко в своих сильных руках. Затем легко поднял и взвалил себе на плечо.
— Ты говоришь, в колодец? — недоумевая, переспросил он у своего господина.