Они могут все
Шрифт:
– Понятно, – произнес он, чтобы хоть как-то завершить разговор.
Реакция бывшей невольницы оказалась непредсказуемой.
– Что понятно? – почти закричала она. – Что вам всем понятно? Что вы вообще можете понять?
И заплакала. Горько и безутешно. Как уже долго не могла себе позволить – в плену особо не пожалишься. Некому, да и больно – за каждое не санкционированное хозяевами действие наказание следовало незамедлительно и было жестоким.
Доктор растерянно тронул ее за рукав. Девушка подалась вперед и, вцепившись в его
– Я не знаю, что это было! И не понимаю! – уткнувшись в отворот камуфляжа, принялась подвывать Юлия. Слезы лились ручьями, в носу хлюпало, и бессвязных слов почти не разобрать. – Встретила его, и все!.. Все кувырком, вся жизнь!.. И муж, и работа – все к черту! Только бы с ним! Только бы его видеть… Пусть лишь иногда… а он… пользовался… Ду-у-у-ра я безмозглая!!!
– Ну, все… ну, хватит… – пробовал увещевать Владимир. Да только без толку. Понадобилось целых минут пятнадцать, чтобы усмирить разошедшуюся девушку.
Уже оторвавшись от импровизированной жилетки, Юлия все еще продолжала всхлипывать:
– Не-ет, он хороший. Сережа замечательный, он бы меня не дал в обиду и обязательно пришел за мной. Просто у него не было другого выхода…
– Верю. Верю! – достучаться до залитого слезами создания было не так просто. – Конечно, не было. И он обязательно за тобой приедет, как только мы сообщим, что ты здесь. Давай успокоимся и подумаем, как это сделать.
18. Пригород Бишкека
Петля из узкого кожаного ремня, продернутого в литую пряжку, все туже сжималась вокруг морщинистой шеи. Лицо старика постепенно приобретало синюшно-багровый оттенок. Связанные веревками руки и ноги судорожно задергались.
– Полегче, Санджар, – бородатый киргиз с отвращением махнул рукой в сторону задыхавшегося хозяина дома. – Пока не торопись, а то он ласты склеит, и мы ничего от него не узнаем!
Стоявший позади привязанного к стулу Семеныча с явным неудовольствием расслабил удавку.
Кровь веселей побежала по сосудам к мозгу, и воздух со свистом ворвался в легкие. Старик закашлял. Натужно и долго, напрягаясь всем телом, вздувая и без того выступившие на лице вены. Мутный полуживой взгляд медленно приобретал осмысленное выражение. Бандит резко дернул за петлю, чуть не свалив Семеныча на пол:
– Ну!
Дед на рывок никак не отреагировал, лишь начал крутить головой,
Ждать, пока он полностью придет в себя, мучителям было некогда: почти не замахиваясь, один из бандитов саданул Семеныча по печени. Кашель прекратился – пожилой человек снова потерял сознание, вызвав бурю негодования у живодеров: вместо экономии времени они сами необдуманно затянули допрос.
– Эй, кто-нибудь! – заорал главарь. – Воды принесите! В рожу ему плесните, чтоб очнулся, зараза!
Долговязый Санджар тупо глядел на босса. Идти на кухню он не мог – караулить несговорчивого хозяина стало бы некому.
Еще один из бандитов тихо стонал на тахте, вцепившись в промокшую кровью штанину, наспех обернутую бинтом из автомобильной аптечки. Из развороченной дробью коленки медленно сочилась багровая жижа. Ему за водой отправляться тоже было не с руки.
Бородач плюнул на ковер, поняв, что его приказ выполнен не будет: остальные «бойцы» его не слышали – были заняты обыском, разбрелись по дому, переворачивая и круша старенькую мебель, расколачивая посуду, раскидывая по полу вещи. Потеряв терпение, человек в плаще жестом указал на пленника:
– Ну, давай, Санджар! Сделай что-нибудь! Мы же не будем здесь до утра сидеть. Расшевели его!
– Эй, ты! Приходи в себя, старый хрен! – хлестанул по щекам Семеныча длиннорукий. – А ну, просыпайся, дед. Слышишь? Где пацан? Где диск?
Хозяин дома, связанный по рукам и ногам, слегка приоткрыл веки и беззвучно зашевелил разбитыми в кровь губами.
– Что? – прямо в ухо ему заорал изувер, обрадованный неожиданной эффективностью своих действий. – Я не слышу!
Поскольку ответа так и не последовало, бородач пальцем ткнул в удавку:
– Отпусти немного! Ты же видишь, эта сука слова сказать не может.
– Ну, ты! – завопил подручный, немного ослабив хватку и обдавая старика брызгами слюны. Схватив связанного мужичка, опять встряхнул его, словно грушу. – Ну! Где мальчишка? Где он, я тебя спрашиваю! По-хорошему говори! Мое терпение на исходе!
Семеныч снова откашлялся. Попытался сфокусировать взгляд на орущем ублюдке. Не вышло. Затекшее, измученное тело не слушалось.
– Не знаю никакого мальчишки, – просипел он, пересилив себя, пуская из разбитых губ тонкую струйку крови. – На днях… какого-то киргизенка видел… через забор хотел перелезть… но куда он дальше убежал – не знаю я… А в доме… я же говорил, один живу.
– Не ври, сволочь! – не выдержал главный из захватчиков. – Один живешь? Я что, слепой, по-твоему? А вот это что за бабские шмотки? Сам наряжаешься, педераст старый?
Все эти выкрики подкреплялись звонкими оплеухами. Одна за другой, они ложились на щеки старика. Голова болталась, как у тряпичной куклы. Семеныч вздрагивал. Но откровенничать с извергами не хотел.