Они под запретом
Шрифт:
Гудки идут один за другим, заставляя меня нервно барабанить ступней по полу, пока на одном из них вызов неожиданно не обрывается. Застыв, я разглядываю неровный ворс ковра. Это не время ожидания истекло — это Арсений сбросил вызов.
39
Чайник вскипел уже во второй раз за вечер, а заварочник вот уже час стоит открытым, так же как и пачка полезного саган-дайля. Я же в онемении сижу на стуле и гипнотизирую глазами телефон. Обещания держать себя в руках и впадать в состояние истерии напрочь забыты, эмоции полностью вышли из-под контроля.
Если еще пару часов назад я думала, что не хочу быть беременной, то сейчас вновь начинаю этого отчаянно желать. Потому что если Инесса отнимет Арсения, у меня по-крайней мере останется его ребенок. Я ведь смогу его воспитать. Отложенные деньги у меня есть, квартира тоже… И может быть, когда Арсений узнает об этом, он не сможет от меня отказаться.
Я упираюсь лбом в ладони и беззвучно мычу. Господи, мне нужно остановиться, потому что все это походит на безумие. Ну откуда берутся эти идиотские мысли? Неужели я и правда смогу счастливо жить, зная, что Арсений вернулся ко мне только ради ребенка? С другой стороны, глупо полагать, что Инесса будет сражаться голыми руками…
Так, стоп. Мне нужно срочно чем-нибудь отвлечься.
Я все-таки высыпаю заварку в чайник и, застыв, наблюдаю, как вода чересчур медленно окрашивается в бледно-желтый. Кажется, нужно было вскипятить ее еще раз. Сколько времени прошло с моего последнего звонка? Около часа. Я просто не могу больше ждать, а иначе неизвестность попросту меня убьет. Пусть, в конце концов, скажет мне что-нибудь. Ну хоть что-то… Иначе я с ума сойду.
Снова протяжные гудки. Я зло вскидываю голову и стискиваю зубы, чтобы себя приободрить. Даже если Арсений не возьмет трубку в этот раз, я наберу ему в следующий, потому что… Потому что я имею право. Потому что если мы вместе, как он сам сказал, я имею право знать, куда он пропал… Потому что могу волноваться! Потому что прошло так много времени.
Его бесцветное «алло» становится для меня неожиданностью. Я просто застываю и, вытянувшись струной, часто моргаю.
— Привет… — лепечу я в растерянности. — Я тебе звонила… Ты… вы все… Поговорили?
— Да, поговорили.
Я жду, что Арсений продолжит, но он молчит.
— И как? — скачущие толчки сердца оглушают, и мне приходится говорить намного громче, чем обычно. — Как она отреагировала? Что сказала?
— Все нормально, — глухо и устало. — Аин, давай чуть попозже. Не могу я сейчас.
Сдавив корпус мобильного что есть силы, я бормочу «угу», после чего трубка оглашается короткими гудками. Постояв несколько секунд, я возвращаю телефон на стол, разворачиваюсь и на автомате иду к кухонному гарнитуру. Так же на автомате наливаю чай в заготовленную чашку, подношу ее к губам. Напиток чуть теплый, почти безвкусный. То ли не заварился, то ли я на нервах растеряла чувствительность рецепторов.
Чашку я возвращаю на стол и снова сажусь. Тяжесть внутри становится нестерпимой, и глаза впервые за вечер обжигает влагой. Что все это значит? Они расстались или нет? Если расстались, то почему Арсений не может со мной
Становится страшно и холодно. Я обнимаю себя руками в попытке согреть и начинаю воспроизводить в голове все ту же мантру о преданности и доверии. Ведь если я не доверяю Арсению, разве смогу быть полностью на его стороне? Мне нельзя повторять прошлых ошибок, нельзя, нельзя... Я даже в мыслях не должна допускать, что Арсений может меня обманывать, а иначе к чему был весь этот выстраданный путь ему навстречу? Если он не придет сегодня, завтра будет другой день… Может быть, у него есть на то свои причины… Может быть, разговор прошел сложнее, чем он думал… Может быть… Господи, я не знаю, что может быть — я никогда никого не бросала. Но сейчас все эти «может быть» мне необходимы, чтобы окончательно не сломаться.
Гнев за то, что Арсений сбросил мой вызов, злость на Инессу за возможные препоны к их расставанию и острое нетерпение исчезли, оставив после себя яркий огонек веры в то, что все будет хорошо. Потому что кроме веры мне больше ничего не остается. Я могу психовать на промедление и обрывать ему телефон, но суть от этого не изменится: если Арсений по каким-то причинам передумал быть со мной, все это — лишь пустое сотрясание воздуха. Истериками и обидами я ровным счетом ничего не изменю. Все, что мне остается — это вера в него и в нас, и надежда на то, что в своем отчаянном желании вернуть себе Арсения, как самого достойного из мужчин, я не прогадала. Доверие и преданность, — беззвучно шевелятся губы. — Преданность и доверие. Ты для меня особенный. Просто вернись ко мне, и ты в этом обязательно убедишься.
Не знаю, сколько времени я гипнотизирую деревянный узор стола до тех пор, пока в дверь не раздается звонок. Я медленно встаю, для чего-то задвигаю за собой стул, щелкаю выключателем, погружая кухню в темноту. Мои движения странно скованные, неуклюжие, будто конечности стали резиновыми. По пути в прихожую я врезаюсь в стоящую возле стены кушетку. Колено пронзает острая боль, но я не обращаю на нее внимания и продолжаю идти. Почти половина двенадцатого.
Дважды провернуть замок, опустить хромированную ручку. Я снова не смотрю в глазок. Настоящее дежавю.
Арсений переступает порог молча. Так же молча снимает пальто, за ним — обувь. Я обнимаю себя руками и от избытка чувств начинаю раскачиваться на пятках. По щекам катятся слезы. Это ведь хорошо, что он ко мне приехал? Даже если так поздно и даже если молчит.
— Ну и чего ты плачешь? — голос Арсения непривычно тихий, но в нем отчетливо слышна его фирменная усмешка. Это из-за нее мои нервы окончательно сдают, и я громко всхлипываю.
— Я думала… Просто ты так долго… Сбросил вызов…
Слез так много, что они за какую-то секунду полностью лишают меня зрения. Я чувствую на себе его руки, запах туалетной воды и «Ауди». Касание груди, ладони на бедрах. Я машинально откликаюсь на знакомый рывок вверх и обнимаю его тело всеми конечностями.
— Ты оказывается такая тяжелая, — иронично щекочет мне ухо. И ласковее, мягче: — Ну что ты за дурочка у меня, Аин? Я же сказал, что сам перезвоню.
— Я просто думала… — хриплю я, заливая его горячую шею не менее горячими слезами. — Не знаю… Что могло что-нибудь случиться… Что Инесса могла тебя шантажировать…