Они украли бомбу для Советов
Шрифт:
— И что Рудольф Иванович? Выступал перед коллегами, славил профессию. А что было за всем этим? Как сложилась жизнь дальше?
— Жизнь Вильям Генрихович прожил интересную. В органы разведки поступил в 1927 году, а умер в 68 лет в 1971-м.
— Вы с ним дружили?
— Ну как же, он находился непосредственно у меня в отделе. С этим высокопорядочным, интеллигентным и образованным человеком мы были рядом, вместе. Даже коллег, привыкших к дисциплине, поражали его пунктуальность и полнейшая выдержка. Не припомню, чтоб хоть разок вспылил, разнервничался. И такой характер, что никогда ни на что не жаловался. Терпеть не мог трепачей,
— И сам не пил?
— Очень мало. Только по большим праздникам. Постоянно копался в каких-то радиоприемниках. Ходил на рынок, покупал всякие железки и так здорово из них мастерил! Любил столярничать, паял. Рисованием тоже занимался. В американской тюрьме рисовал поразительные картины, открытки. В его квартире на проспекте Мира висело несколько работ. Такая была натура. И единственная дочка Эвелин от отца очень многое унаследовала. Как и он, делает разные картины из цветов, рисует. Вилли покупал много книг по искусству и на это денег не жалел. Поверьте, его шелкография — это маленькие шедевры.
— Дмитрий Петрович, а возвращение Абеля-Фишера после 14 лет отсутствия было хоть как-то отмечено?
— Отмечено орденом Боевого Красного Знамени. Наш министр Семичастный пообещал дать ему трехкомнатную квартиру. И Вилли поразил всех. Сказал, что трехкомнатная ему не нужна: есть две комнаты, и еще дача от отца осталась.
— Такое, спорю, случилось в истории ваших славных органов впервые.
— Он был нематериалист. Проблемы быта, вещей не волновали. Вот вам штрих. В Штатах у него были личные накопления — около десяти тысяч долларов. И эти деньги американцы у него забрали. Как-то я говорю: «Слушай, Вилли, все-таки пропала крупная сумма денег. Может, поставить вопрос? Какую-то компенсацию здесь дадут». Отказался категорически. Одевался скромно: плащик, беретик. Товарищи подсказали жене: «Что он у тебя ходит в одном костюме? Надо бы новый». А Вилли удивился: «Зачем? Ведь у меня уже есть». Но уговорили, и вроде бы он остался доволен.
— Дмитрий Петрович, а как было с работой? Человек, уехавший еще при жесточайшем сталинизме, возвращается в совершенно новую жизнь. Как он все это воспринял?
— Спокойно. Вы одного не понимаете: Фишер, или как вы говорите Абель, служил не режиму, а Родине. Вилли приехал — его сразу: «К медикам, и пусть отдыхает». А он: «Чего там, я здоров». Правда, месяц пробыл в госпитале, но даже от санатория отказался. Скучно ему там было, дома лучше. Принял его Семичастный, наш тогдашний руководитель. Была четкая беседа. Ему выдали причитающиеся деньги. Присвоили звание «Почетный чекист». И он приступил: встречался с молодыми работниками, занимался их подготовкой, инструктажем. Вилли Генрихович имел такой авторитет! Часто делился своими воспоминаниями, и я обычно его представлял. Выступал в нашем Комитете, в наших клубах, во всех почти управлениях госбезопасности. И в UK партии, в Кремле перед работниками охраны. Потом в Министерстве иностранных дел и в Министерстве внешней торговли, перед студентами МГИМО.
— А за границу ему позволялось выезжать?
— Где-то в конце выезжал в ГАР, Румынию. И в Венгрию. И встречался там с сотрудниками их служб.
— Он не превратился в некоего свадебного генерала?
— Он прекрасно рассказывал — без бумажек, конспектов. Обходился без всяких жестов, никогда не эпатировал. Был откровенен — в пределах допустимого. И потому его всегда слушали внимательно, воспринимали серьезно.
— Дмитрий Петрович, я помню свои детские впечатления. Когда он появился на экране в «Мертвом сезоне», говорили, что
— Ему наложили немножко волос. Голова была совсем голая. А лысины в кино как-то не приняты.
— За что Абелю вручили высшую награду — орден Ленина? За подготовку вашей чекистской смены?
— Путаете. Орден — по совокупности после войны. Фишер был в подразделении, которое занималось заброской наших в тыл противника. Это были боевые группы, которые проходили тогда как бы по партизанской линии.
— Он учил их немецкому? То были ваши сотрудники?
— Там разное было, он обучал радиоделу, агентурной работе.
— Он говорил по-немецки так же хорошо, как и по-английски?
— Нет, хуже, потому что непосредственно в Германии бывать ему почти не приходилось, а французский знал очень хорошо.
— Не догадывался, что Вильям Генрихович был к тому же и полиглотом. Французский пригодился ему и в работе?
— Давайте об этом поговорим как-нибудь попозже.
— Скажите, Дмитрий Петрович, а вы никогда не беседовали с Вилли по душам?
— Беседовали.
— И что рассказывал Вильям Генрихович о тех своих годах — с 1939-го по 1941-й, когда от работы в органах он был отстранен?
— Говорить об этом у нас было не принято. Да и человек он был в этом отношении очень сдержанный. Но я знаю, что это случилось в последний день 1938 года. Даже приказ об увольнении довели до него не начальники отдела, в котором он работал, — они ничего не знали. Объявили Вилли, что это решение руководства, и все, даже сейчас в архивах этого не оказалось.
— Вы не обижайтесь, вопрос-то естественный. Человек мог отчаяться.
— Он отчаялся: долгое время не брали никуда на работу. Везде отказывали, когда видели, что уволен из органов. Написал письмо в ЦK. Рассказал, кто он такой. И только тогда взяли на завод радиоинженером.
— Интересно, с каким чувством он снова к вам пришел?
— Об этом у нас никто никогда не говорил. Отец Вилли встречался не только с Лениным, со многими деятелями партии. Старый революционер. Написал много книг по истории. И когда был выслан из России в Англию, занимался там подпольной деятельностью: поставлял сюда оружие для рабочих, имел контакты с британскими портовиками. Всю жизнь Генрих Фишер посвятил России, поэтому и Вилли считал себя русским. Он и в анкете указывал: отец — обрусевший немей, мать — русская, жена — урожденная Лебедева, по профессии артистка.
— Дмитрий Петрович, и еще из той же серии неприятных вопросов. Имя Абеля превратилось в легенду, однако ваш подчиненный так и оставался полковником…
— …Было представление на генерала перед его болезнью. Не успели, к несчастью.
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ПАУЭРСА БЫЛИ НЕЛЕПЫ
Здесь я хотел бы поведать о судьбе американского пилота Френсиса Гарри Пауэрса, обмененного 10 февраля 1962 года на Абеля. Говорят, он знал, на что шел, вернее, летел, пересекая 1 мая 1960 года границу СССР. Вот уж вряд ли. Пауэрс был абсолютно уверен, что, по крайней мере, для советских самолетов он совершенно неуязвим. Американские У-2 поднимались на высоту 18–20, иногда и 22 километра. И пилоты-шпионы, одетые в серебристые комбинезоны, твердо считали, что здесь-то русские МиГи их не достанут.