Шрифт:
Действующие лица
ХАРАДА ИДАХАТИ – самурай, 25 лет.
САКАЯ ОНОЭ – куртизанка, 21 года, затем – пария О-Сае.
ХАРАДА ГОСИТИРО – самурай, младший брат Идахати.
О-МИНО – служанка в веселом доме.
КИСАКУ – шут в веселом доме.
МАНСКЭ – продавец детских игрушек.
О-МАСА – горожанка.
О-ТОМЭ – нянька.
О-КИКУ, О-КУМЭ – девушки из чайного домика.
О-ТОКУ – тетка О-Кумэ.
УСИДЗО, КАНДЗИ, КУСКЭ, ТЕТА, ТОРАМАЦУ, ДЭНХАТИ, ГЭНКИТИ – парии. [1]
О-КУМА, О-ТАЦУ, О-ТОРА – женщины-парии.
ДЗЭНСИТИ – глава парий.
РОКУДЗО – слуга Харада Госитиро.
ХЭЙКИТИ, ТОДЗИ – гуляки.
СЛУГИ САМУРАЕВ, ПАРИИ.
Действие происходит в середине XVIII века.
1
Парии. –
Действие первое
Картина первая
Снежный вечер. Одна из улиц Ёсивары. Помещение на втором, этаже веселого дома. [2] Справа – плотно закрытые двери; прямо – токонома, раздвижные перегородки, за ними – галерея, выходящая на улицу. Слева – лестница вниз. Жаровня, столик с едой и напитками. Харада Идахати и Оноэ сидят у столика и наливают друг другу вино. Удар колокола.
Снизу доносится пение:
2
В Эдо квартал Ёсивара, обнесенный глубоким рвом, был центром легализованной проституции и насчитывал множество публичных домов. Ликвидирован только после капитуляции Японии во второй мировой войне. Однако парадоксальной особенностью Есивары являлось то, что вокруг него сосредоточилась культурная жизнь феодальной Японии, процветало искусство – живопись, литература и музыка, а наиболее известные обитательницы этого квартала были знамениты на всю страну не только благодаря своей красоте, но и разнообразным талантам.
Идахати. Совсем не слышно было, как снег пошел. Вероятно, уже много навалило.
Оноэ. И день стемнел. На улице – совсем тихо.
Снова слышится пение с первого этажа:
Колокола звук глухой,Сумерки – темней…Всюду по ветру летит,Носится везде,Засыпает мой рукавБелый, белый снег.Чуть растает он – слеза…Льдинки слез – не снег.Удар колокола. Оноэ встает и раздвигает перегородки в глубине. Открывается вид на заснеженную улицу. Идахати подходит к ней. Оба смотрят наружу. Видно, как идет снег.
Оноэ. К завтрашнему утру так занесет, что гостям трудно будет возвращаться отсюда.
Идахати. А мы с тобой если бы и захотели уйти – уже не уйдем. Если и отправимся куда-нибудь,
Оноэ. И пойдем мы туда… рука об руку, вдвоем… Как это грустно, Идахати!
Идахати. Да… Самурай из древнего рода… и вдруг – смерть, и где? В Ёсиваре!.. Конечно, я готов к тому, что надо мною будут насмехаться, но все-таки тяжело у меня на сердце.
Оноэ. Меня семи лет от роду продали в веселый дом. Я не знаю, живы ли мои родители, братья, сестры… Мне некого и нечего оставлять на этом свете, но у тебя на родине младший брат. Как будет он горевать, когда до него дойдет такая весть!
Идахати. Брат мой, может, порадуется, может, пожалеет. Только вот уж три года, как я растрачиваю наше состояние. Дома у нас – хуже и хуже. И ясно, что все это хорошо для меня не кончится.
Оноэ. Тем более что ты здесь тайком: тебе нельзя открыто приходить ко мне.
Идахати. Да… Нам с тобой ничего не остается, как сегодня же вечером…
Оноэ. Я рада, Идахати!
Идахати. Рада?
Доносится пение:
Без молитвы на устахК буддам и богам,Друг лишь в друге находяПомощь верную,Вот бредут они во мрак…К мраку, a смерть идут!..Оба смотрят друг на друга в невыразимой печали. На лестнице слышны шаги. Входит служанка О-Мино со светильником в руках. Идахати смущенно отворачивается.
О-Мино. Уже стемнело… Скоро тебе идти зазывать гостей…
Оноэ. Хорошо, хорошо.
О-Мино. У тебя гость? (Вглядывается.) А! Идахати-сан?
Идахати. Да, это я. Повязавшись платком, чтоб не узнали, я пробрался к ней. Пожалей нас!
Оноэ. Молю, О-Мино. Не говори никому.
Идахати. Никому…
Оноэ. Прошу тебя!
Оба умоляюще смотрят на служанку.
О-Мино, Жалко мне вас. Ладно, так и быть уж…
Оноэ. Значит, он может еще немного побыть?
О-Мино. Хорошо… Там, внизу, я что-нибудь скажу…
Оноэ. Прошу тебя, О-Мино.
О-Мино. Ладно, ладно! (Спускается по лестнице.)
Оноэ (к Идахати). Ну, уж если мы решили, то пора – пока не помешали.
Идахати. Надо оставить хоть записку, почему мы умираем…
Оноэ (показывая на двери направо). Если хочешь писать, то иди туда.
Идахати. Сердце говорит: скорей, спеши! Но для этого мира все же надо оставить… (Берет письменные принадлежности и направляется в другую комнату.)
Оноэ. А огонь?
Идахати. Нет! Не нужно. От снега еще светло. Я сейчас! (Уходит.)
Оноэ (глядит ему вслед и плачет). Если бы не я, ему не пришлось бы так кончать свои дни! [3]
Доносится пение:Дни бывают: вороныНе кричат совсем.Не было же дней таких,Чтоб не виделись.Часты были встречи их…Шла молва кругом…Знала, что бранят ее,Знала хорошоИ любила… Вот судьбы —И последний миг…3
Оноэ имеет в виду, что, влюбившись в нее, самурай Идахати разорился, так как при всей кажущейся свободе наиболее привилегированных куртизанок Есивары они все-таки являлись собственностью владельцев того или иного «веселого дома», и каждое посещение куртизанки стоило тем дороже, чем знаменитее она была.