Опаленные зноем. Июньским воскресным днем
Шрифт:
Когда глаза привыкли к темноте и стали различать силуэты телег, людей, домов на той стороне дороги, мы с Бардиным дождались разрыва в колонне и перешли улицу.
Возле дома, в котором жил Толоконников, нам навстречу неслышно из темноты вышел Фомушкин. Бардин осветил его фонариком.
— Кто дома?
— В течение двух часов сюда никто не приходил.
— А Толоконников? — В голосе Бардина послышались нотки тревоги.
— Никого, товарищ капитан
— Идемте скорее, — Бардин дернул
Около канцелярии отряда нас встретил Пономаренко.
— Толоконников здесь? — шепотом спросил его Бардин.
— Здесь, — выдохнул Иван. — Як войти в хату, вин прошел пид окнами, за угол глянул и, сдается мени, бачил меня, но ничего не казал. А минут десять назад Индус около сарая рычал.
Мы взбежали по ступенькам крыльца, светя фонариком, прошли темные сени и, распахнув дверь, очутились в большой, заставленной столами и освещенной двумя лампами комнате. Писаря, расстелив на полу матрацы, собирались спать. Они удивленно поглядели на нас.
— Где майор Толоконников? — спросил Бардин, оглядываясь.
— Вышел минут десять назад, — ответил один из писарей, стоявший перед нами в нижней рубашке и босиком.
— Ушел! — вырвалось у меня.
— Нет, — сказал Бардин, и его спокойный голос поразил меня. — Уйти он не мог. Это маневр — сбить нас с толку. Догонять его мы не будем.
Во дворе мы подозвали Каплиева. Тот сказал, что минут десять назад какой-то человек пытался пробраться в огород, но Индус подал голос, человек метнулся обратно, скрылся в темноте.
— Смотреть внимательнее, — сказал я.
Мы вызвали еще трех человек, усилили охрану канцелярии, а сами вернулись на квартиру Бардина. Девчонка, которую привел туда Грибов, сидела в углу, закрыв лицо ладонями, плакала навзрыд. Ничего путного сказать она не могла. Месяцев семь назад Толоконников уличил ее в краже белья и предложил на выбор: или идти под суд, или работать на него — собирать сведения. Она струсила и согласилась помогать ему. Кто еще, кроме нее, занимается этим, она не знала. Ничего не знала она и про радиостанцию.
— Надо искать, — сказал Бардин озабоченно. — Надо искать.
XVI
Как только серенькое осеннее утро с большим трудом и неохотой просочилось сквозь низкие тучи и завесу дождя, мы начали обыск всех жилых и нежилых построек, которые занимал банно-прачечный отряд. На квартире Толоконникова были найдены его документы. Вероятно, он давно уже все заготовил на другое имя.
Я сидел на бревне возле сарая, забитого тюками сена, Иван Пономаренко и Фомушкип только что вылезли оттуда и стояли передо мной, отряхиваясь. Сенная труха забилась им за шиворот, и Иван, поеживаясь, поводя плечами, словно собираясь
— Щекотит.
Все мы очень устали, промокли, от бессонной ночи глаза наши были красны, как у кроликов. Фомушкин развел руками:
— Ничего там нет, товарищ капитан. Сена до самой крыши набито. Я как залез в угол, так насилу обратно выбрался. Иван за ноги тащил.
«Знают ли они, что ждет их? — думал я. — Ведь надо писать рапорт, и, быть может, уже сегодня их не будет рядом со мной. Формально я должен поступить с ними как с преступниками. Но если не формально, если по-человечески?»
Подошел Грибов, он только что слез с чердака канцелярии, спросил, что делать.
Сердясь неизвестно на что, я сказал:
— Искать. Всем искать. Осмотреть все второй, третий, пятый раз.
— Есть! — сказал Грибов, но не уходил.
— Вы что-то еще хотите сказать?
— Я насчет вот их, — кивнул он в сторону Ивана и Фомушкина, которые снова залезли в сарай, и оттуда уже летели в распахнутые двери тюки сена.
— Раз, два, взяли! — командовал Фомушкин. — Еще раз, дружно!
— Это же позор для всех, — сказал Грибов. — Как же так?
— Идите ищите, — сказал я.
Фомушкин выбежал из сарая:
— Товарищ капитан, там пусто.
— Что значит пусто? — вскочил я.
— Образовавшееся пространство.
Я кинулся в сарай. Там, среди кип, разворошенных Фомушкиным и Иваном, образовалась пустота, лаз, уходивший в глубь сарая. Фомушкин присел на корточки, заглянул туда, в темноту, шепотом спросил, подняв ко мне усталое, но возбужденное лицо:
— Слазить?
— Приготовьте наган.
Он расстегнул кобуру, вытащил наган, крутнул барабаном и, проворно скинув пояс, шинель, влез на четвереньках в тот сенной коридор.
— Фонарик у вас с собой? — крикнул я. Он не отозвался, скрылся в темноте. Прошло несколько минут.
— Шо ж це за дирка? — озадаченно спросил Иван, сидя рядом со мной, и как раз в этот самый момент из темноты коридора показалась чья-то мрачная, испуганная физиономия.
Выбравшись наружу, человек встал на колени и, подслеповато озираясь, поднял над головою руки. Это был тот, кого я видел рядом с Толоконниковым еще в Больших Мельницах.
— Лопатин! — изумленно крикнул я. — Вот где встретились!
Фомушкин, выбиравшийся следом, толкнул его в спину. От неожиданности Лопатин упал на руки.
— Встал, понимаешь, в проходе, — ворчал Фомушкин, поднимаясь. — А мне где прикажешь вылезать?
Отряхивая с гимнастерки сенную труху, доложил:
— Там, товарищ капитан, целая комната. Стол, табуретка, постель сделана, ведро с водой. Все честь по чести. Лампочка аккумуляторная горит. И рация там.