Опали меня любовью
Шрифт:
— Я хочу поговорить с сестрами, которые ухаживали за Джудит. Ее лечащего врача сейчас в городе нет, но в любом случае, думаю, сестры будут более разговорчивыми.
Он неодобрительно покачал головой.
— Кроме состояния ее здоровья, я не представляю, что вы ожидаете от них услышать. Если вы думаете, что Джудит могла проболтаться одной из них о том, что здесь произошло, вы глубоко ошибаетесь.
Сьюзен шумно вздохнула и откинулась на удобном сиденье.
— Может быть, но с чего-то надо начинать. После больницы мы поедем к шерифу…
— Подождите. Одно дело болтаться со своими
— Расскажите мне про Алекса, — прервала она. Шон искоса бросил на нее взгляд.
— О чем вы хотите знать?
Казалось, его мрачный взгляд о чем-то предупреждал ее. Она пожала плечами, стараясь, чтобы голос ее звучал небрежно:
— Он — главное действующее лицо в этой истории. Мне нужно знать о нем больше.
— Вам ничего не нужно о нем знать. Он не главное действующее лицо: он умирает в первом акте, помните?
Сьюзен смотрела прямо перед собой.
— Только не в сценарии, который собираюсь писать я.
Она уже знала, что молчание Шона чаще всего означает, что он пытается взять себя в руки. Она терпеливо ждала.
— Алекс не имеет к этому никакого отношения, — наконец произнес он.
— Алекс имеет самое прямое отношение к фильму. Без него вообще ничего бы не было…
— Боже мой, я не хочу, чтобы какой-нибудь голливудский осел изображал Алекса на экране, — прорычал он, и Сьюзен пришлось закусить губу, напоминая себе, что она дотронулась до открытой раны.
По иронии судьбы именно Шон, верный своему другу, был публично осужден за предательство по отношению к Алексу Меркленду.
Но Шон пытался спасти друга от чудовищной лжи Джудит.
— Алексу нельзя помочь, защищая его память таким образом, — мягко сказала Сьюзен. — Если он сумел заслужить вашу преданность, значит, он заслуживает лучшего памятника, чем книга Джудит.
Краем глаза она видела, как пальцы, крепко сжимавшие руль, немного разжались.
— Он был моим лучшим другом, — сказал Шон.
— Значит, вы знаете о нем многое. Расскажите мне.
Следующие полчаса она слушала рассказ Шона о дружбе, которая длилась тридцать лет. Он и Алекс выросли в бедном квартале одного из жилых районов Нью-Йорка. Вместе они мечтали о славе и богатстве, как могут мечтать только очень бедные люди, полагаясь на собственную волю больше, чем на что-либо еще. Связь между ними была неразрывной, она укреплялась лишениями и общим делом. Даже впоследствии, когда их доходы исчислялись многими миллионами, они никогда не подписывали между собой никаких контрактов, и, слушая сейчас Шона, Сьюзен понимала почему. Их дружба стала лучшей гарантией, и любая бумага здесь была бы оскорбительно излишней.
— После школы мы брались за любую работу, какую только могли найти, объединили свои доходы и очень рано начали играть на бирже. Нам поразительно везло.
Сьюзен улыбнулась.
— Я читала, что ваша компания заработала свой первый миллион, когда
Он пожал плечами.
— Мы помогали друг другу принимать правильные решения и удерживали от неверных. Вот и все. Если однажды вы делаете большую ставку, то потом она просто удваивается, утраивается… Деньги сами начинают работать.
— А потом вы купили «Сыпучие Пески». Он усмехнулся уголком рта.
— Алекс пошел мне навстречу. Единственная причина, по которой он приобрел здесь половину, заключалась в том, что мы никогда ничего не покупали отдельно друг от друга. Он считал это плохой приметой или чем-то в этом роде. Дом за городом был моей мечтой, не его.
— А какая мечта была у Алекса?
Его лицо стало жестким.
— Несбыточная.
Сьюзен молчала, чувствуя, что вопросы больше не нужны.
— У него не существовало настоящего дома. Мать ушла, когда он был совсем маленьким, а отец считал, что широкий кожаный ремень отвечает на все вопросы воспитания. — Сьюзен вздрогнула, но ничего не сказала. — Мне деньги обеспечивали жизнь, далекую от суеты и шума, для Алекса они стали пропуском в общество. В глубине души он оставался все тем же ребенком, который когда-то не мог позволить себе пойти в приличный ресторан, потому что у него не было галстука. Но деньги покупают билеты в первом ряду почти где угодно, а именно это ему и нравилось. Это суть его мечты. Вполне безобидная. Во всяком случае, за нее не стоило умирать.
На этот раз тишина, установившаяся в салоне, не тяготила. Машина проехала последнюю полоску леса, взобралась на желтый пригорок и спустилась в полуденную тень живописного городка на берегу реки. По другую сторону крытого моста возвышалось здание современной больницы с площадкой для вертолетов, выглядящей довольно неожиданно в этом месте.
— Приехали, — сказал Шон, останавливая машину.
— Вас здесь знают?
Он как-то странно улыбнулся.
— Да, пожалуй.
— Тогда не ходите со мной.
Нахмурившись, он повернулся к ней.
— Почему?
— Я не хочу, чтобы люди, с которыми я буду разговаривать, стали тщательно подбирать слова, видя вас рядом со мной. Оставайтесь в машине. Я скоро вернусь.
Выйдя из машины и направляясь к больнице, она плотнее запахнула пальто. Свежий северный ветер холодил лицо и ноги. Она услышала звук резко хлопнувшей дверцы.
Пожилая женщина за столиком подняла глаза и улыбнулась.
— Я могу вам помочь?
Сьюзен улыбнулась в ответ.
— Надеюсь, что да.
Почти час спустя, засунув блокнот с торопливо сделанными записями в карман пальто, она вышла на крыльцо больницы и удивленно остановилась, увидев, что уже стемнело.
«Роллс-ройс» стоял на прежнем месте, двигатель все еще работал и на фоне темнеющего неба виднелся силуэт Шона, сидящего на месте водителя. Он спал, положив голову на спинку сиденья.
Он измучен, подумала Сьюзен, вспоминая тоскливый взгляд Шона, когда он рассказывал об Алексе. Она стояла и с сочувствием смотрела на него. Сьюзен и сама начинала ощущать усталость и решила, что для одного дня сделано достаточно. Кроме того, ей было о чем подумать после разговора с медсестрами.