Опасайтесь лысых и усатых
Шрифт:
Новооткрываемый остров весь бы перерезан рвами, в которых и подозревалась вода.
Рвы эти и земляные валы что-то ненавязчиво напоминали, а что именно, мы не могли понять. Рядом с капитаном мы стояли на берегу, стараясь справиться со своей памятью, как вдруг послышался какой-то треск, и из ближайшего рва показался человек. Он был ромбической формы и стоял на одной ноге. И нога эта была какая-то такая — общая нога. Вы меня понимаете?
— Человек, —
Выслушав капитана, ромбический человек на общей ноге повернулся боком и тут же исчез.
— Исчез, — сказал Суер, а человек снова появился, повернувшись к нам грудью.
Что за чертовщина! Ромбический туземец явно вертелся. То он поворачивался к нам боком — и тогда его не было видно, то грудью — и тогда он виден был.
— Батенька! — закричал Суер на языке Солнечной системы. — Кончайте вертеться и подойдите поближе!
— Не могу, сударь, — послышался ответ на языке Млечного Пути, — здесь как раз двадцать пять метров.
Высказав это, он опять завертелся.
Тут мы рассмотрели его поподробней. Скорее всего, он был сделан из фанеры или другого древозаменителя, вот почему и не был виден сбоку. Вернее, был виден как тоненькая черточка. Если это была фанера, то уж не толще десятки. Кроме того, туземец был весь в дырках, которые распределялись по телу, но больше всего дырок было на сердце и во лбу.
— Ну, что вы на меня уставились, господа? — закричал он на языке смежных галактик. — Стреляйте! Здесь как раз двадцать пять метров!
Мы никак не могли понять, что происходит, возможно, из-за этих диалектов. Галактический сленг припудрил наши мозги. Наши, но не нашего капитана!
— Отойди на пятьдесят метров, — строго сказал он на этот раз на русском языке.
Фанерный отбежал, дико подпрыгивая на своей общей ноге.
— Обнажаю ствол, — сказал капитан и вынул пистолет системы Макарова.
— Стреляйте! — крикнул Фанерный, и капитан выстрелил.
Пистолетный дым опалил черепушку какого-то матроса, возможно, Веслоухова, а пуля, вращаясь вокруг своей оси, врезалась в фанеру.
— Браво! — закричал простреленный, окончательно переходя на русский язык. — Браво, капитан! Браво! Стреляйте еще. Десятка!
Суер не заставил долго себя упрашивать и выпустил в фанеру всю обойму. Только один раз он попал в восьмерку, потому что лоцман Кацман нарочно ущипнул его за пиджак.
— Какое наслаждение! — кричал Фанерный. — Счастье! Вы не можете себе представить, какое это блаженство, когда пуля пронзает твою грудь. А уж попадание в самое сердце — это вершина нашей жизни. Прошу вас, стреляйте еще! В меня давно никто не стрелял.
— Хватит, — сказал капитан. — Патроны надо беречь. А вот вы скажите мне, любезный, где тут у вас колодец?
— Колодец вон там, поправее. В нем кабан сидит! Эй, кабан! Вылезай, старая
Недовольно и фанерно похрюкивая, из колодца вылез здоровенный зеленый кабан, расчерченный белыми окружностями. Он повернулся к нам боком и вдруг помчался над траншеей, имитируя тараний бег.
— Стреляйте же! Стреляйте! — кричал наш ромбический приятель. — Делайте опережение на три корпуса!
Капитан отвернулся и спрятал ствол в карман нагрудного жилета. А лоцман Кацман засуетился, сорвал с плеча двустволку и грохнул сразу из обоих стволов! Дым дуплета сшиб пилотку с кочегара Ковпака, а сама дробь в кабана никак не попала. Она перешибла черточку в фамилии Петров-Лодкин, и первая половинка фамилии, а именно Петров, подлетела в небо, а вторая половинка — Лодкин — ухватила ее за ногу, ругая лоцмана последними словами, вроде «хрен голландский».
Кабан между тем развернулся на 630 градусов, побежал обратно и спрятался в свой колодец.
— Хреновенько стреляют, — хрюкал он из колодца фанерным голосом.
— Да, братцы, — сказал наш ромбический друг на общей ноге, — огорчили вы кабана. Не попали. А ты бы, кабан, — закричал он в сторону колодца, — бегал бы помедленней! Носишься, как будто тебя ошпарили!
— Эй, кабан! — крикнул Пахомыч. — У тебя там в колодце вода-то есть?
— Откуда? — хрюкал кабан. — Какая вода? Придумали еще! Дробью попасть не могут!
— Эх, лоцман-лоцман, — хмурился Суер, — к чему эти фанерные манеры? Зачем надо было стрелять?
— А я в кабана и не целился. Я в черточку целился. Попробуйте-ка, сэр, попадите в черточку в фамилии Петров-Лодкин. Признаюсь, эта черточка давно меня раздражала.
— Ну, что ж, — сказал Суер-Выер, — благодарите судьбу, что вы попали не в мою черточку.
Между тем петровлодкинская черточка болталась в воздухе на довольно-таки недосягаемой высоте.
— Эй ты, дефис! — орал матрос, лишенный черточки. — На место!
— Мне и тут хорошо, — нагло отвечал дефис, — а то зажали совсем. С одной стороны Лодкин давит, с другой — Петров. Полетаю лучше, как чайка.
— Ладно, хватит валять дурака, — решительно сказал Суер. — Эй, кабан, вылезай! Лоцман, одолжите ваш прибор.
Кабан выскочил и, недовольно хрюкая, побежал по прямой. Капитан пальнул, и кабан рухнул в траншею.
— Вот теперь неплохо, — хрюкал он. — Перебили мне сонную артерию! Давненько такого не бывало! А если вам вода нужна — пожалуйста. У меня тут в траншее сколько угодно. С дождями натекло.
На звуки наших выстрелов из соседних рвов и щелей стали вылезать все новые фанерные фигуры. Были тут солдаты и офицеры, немцы и русские, душманы и башибузуки и чуть ли не весь животный мир: слоны, косули, лебеди, утки, медведи, зайцы — черт знает что! Они маячили над своими рвами, явно приглашая нас пострелять.