Опасная находка
Шрифт:
— Давай устроим что-то безумное. Может быть, у нас в последний раз есть на это время или деньги, — выпаливаю я на одном дыхании.
— Да! — кричит он с такой же энергией.
— Две недели… нет, три недели? — предлагаю я. И, щурясь, продумываю график предстоящих съемок и интервью. Три недели — вполне реальный срок.
— Вот это дело. Карибы? Мальдивы? Бора-Бора? — спрашивает он.
— Бора-Бора… Звучит идеально. Я понятия не имею, где это, но звучит шикарно. Так что — к черту! Первым классом? Можем мы себе позволить первый класс?
Он улыбается мне.
— Мы можем позволить себе первый класс. Я забронирую билеты.
—
А потом я говорю то, о чем, возможно, буду отчаянно жалеть:
— Можем вместе поплавать с аквалангом, когда окажемся там. Я снова попробую, чтобы мы вместе нырнули.
Я говорю это, потому что мне кажется: именно так я могу показать Марку, как сильно его люблю. Как кошка с дохлой мышью в зубах. Хочет он того или нет, но я роняю эту мышь у его ног.
— Серьезно? — Он смотрит на меня с тревогой, хмурясь от солнца, а ветер треплет его темные волосы. Такого он не ожидал.
Марк — квалифицированный дайвер. Он пытался уговорить меня на погружение во время каждой совместной поездки, но я всегда боялась. Однажды я получила плохой опыт при погружении, до того, как мы познакомились. Я запаниковала. Ничего серьезного, но теперь одна мысль о погружении пугает меня до чертиков. Мне не нравится ощущать себя в ловушке. Мысль о давлении и медленных подъемах наводит на меня ужас. Но ради него я хочу это сделать. Новая жизнь, новые испытания.
Я улыбаюсь.
— Да, определенно. Я справлюсь. Что в этом сложного? Даже дети ныряют. Все будет в порядке.
Он смотрит на меня.
— Эрин Локе, я тебя чертовски люблю, — говорит он. Вот так вот.
— И я тебя, Марк Робертс, тоже дьявольски люблю.
Он наклоняется вперед, заставляя меня поднять лицо, и целует меня.
— Ты настоящая? — спрашивает он, глядя мне в глаза.
Мы уже играли в эту игру раньше, вот только на самом деле это вовсе не игра. Или игра? Игра разума, возможно.
На самом деле он спрашивает: «Это по-настоящему?» Ведь все так хорошо, что обязательно должен быть какой-то подвох, ошибка. Я, наверное, лгу. А я лгу?
Я задумываюсь на секунду. Позволяю мышцам лица расслабиться, пока он изучает меня. Позволяю зрачкам сузиться, как вселенная, и спокойно отвечаю:
— Нет.
Нет, я не настоящая. Это страшно. И я делала это всего несколько раз. Делала лицо совершенно пустым. Заставляла себя исчезнуть. Словно сбрасывала настройки телефона к заводским.
— Нет, я не настоящая, — произношу я с пустым и открытым лицом. Все должно выглядеть так, словно я говорю это всерьез.
Эффект лучше, когда все кажется реальным.
Его глаза вспыхивают, взгляд пытливо изучает мое лицо в поисках подсказки, трещинки, за которую могло бы зацепиться понимание. Но там ничего нет. Я исчезла.
Я знаю, что он волнуется. Что в глубине душе его грызет мысль о том, что однажды я могу исчезнуть. Уйти. Что все это было не всерьез.
Однажды утром он проснется, и все в доме будет прежним, только меня там не окажется. Мне знаком этот страх, я вижу его проблески на лице Марка в те моменты, когда мы выбираемся куда-то с друзьями или оказываемся в разных углах заполненной людьми комнаты. Я ловлю этот взгляд и понимаю, что он настоящий. Я понимаю это по его лицу. И мне этого достаточно.
Я позволяю улыбке стать видимой, и он вспыхивает радостью. Он смеется. Покраснев от эмоций, я тоже смеюсь, и тогда он берет мое лицо в ладони, прижимаясь губами к моим губам. Словно я выиграла
— Я настоящая.
3
Понедельник, 11 июля
Телефонный звонок
В прошлом году я наконец получила финансирование для своего первого сольного проекта от благотворительного фонда помощи заключенным. И теперь, после долгих лет исследований и планирования, все детали начинают складываться в картину, мою собственную полнометражную документальную картину. Я сумела закончить все подготовительные этапы, берясь попутно за фрилансерские проекты, и через девять дней мне предстоит начать съемку личных интервью. Я вложила в этот проект слишком много личного и отчаянно надеюсь, что все детали сложатся, как надо. Планирование может довести лишь до определенного этапа, после чего остается только ждать и смотреть, что выйдет. Это важный год. Для меня. Для нас. Фильм, свадьба — все, казалось, совпало. Но я искренне считала, что нахожусь в той волшебной точке своей жизни, когда все планы, которые я начала воплощать в двадцать лет, наконец финишируют одновременно, словно я каким-то образом намеренно все организовала, хоть я и не помню никаких осознанных попыток это сделать. Наверное, просто так устроена жизнь — сначала ничего, а потом все сразу.
Идея фильма вообще-то очень проста, она пришла ко мне однажды вечером, когда я рассказывала Марку о том, каково это — учиться в школе-интернате. Ночью, после того как выключали свет, мы, девочки, часами разговаривали в темноте о том, что будем делать, когда вернемся домой. Что мы будем есть, когда сами сможем выбирать еду. Мы без конца фантазировали об этих обедах. Мы были одержимы йоркширскими пудингами с подливкой и коктейльными сосисками на палочках. Мы представляли, что наденем, когда наконец-то сами сможем выбирать одежду, и куда пойдем, что будем делать, когда окажемся на свободе. А потом Марк сказал, что по описанию это очень похоже на тюрьму. Мы мечтали о доме точно так же, как о нем мечтают некоторые заключенные.
Вот так и появилась идея документального фильма. Очень простая. Фильм покажет судьбу трех заключенных во время и после тюремного срока, в формате интервью и съемок скрытой камерой: две женщины и один мужчина будут делиться своими надеждами и мечтами о свободе до и после освобождения. Сегодня мне предстоит последний ознакомительный телефонный разговор с заключенным, затем я буду проводить личные интервью с каждым из трех участников — в тюрьме, до их выхода на свободу. До сих пор я уже несколько раз разговаривала с каждой из обеих кандидаток, а вот получить доступ к мужчине-заключенному оказалось куда сложнее. Сегодня наконец состоится этот дорого обошедшийся телефонный звонок. Я жду звонка от Эдди Бишопа. Того самого Эдди Бишопа, одного из последних оставшихся в живых гангстеров лондонского Ист-Энда. Стопроцентно аутентичного гангстера, с «изрублю топором на куски», ночными клубами-казино и рифмованным сленгом кокни. Изначально он был членом банды Ричардсонов, а позднее стал лидером самой большой криминальной банды Лондона, действовавшей на южном берегу реки.