Опасная тихоня
Шрифт:
— Я?
— Нет, вы! — Оказывается, он обращался к Пашкову.
— Я… — Он растерялся. — Н-нет, я встал, кажется… Нет, точно, я же встал. Мы как раз собирались смотреть видеозапись той телепередачи… Собственно говоря, а к чему такие подробности, я не понимаю…
— Да не волнуйтесь вы так, — поморщился Капитонов, — мы просто восстанавливаем картину происшествия. Кстати, я думаю, что в этом заинтересованы не только мы, но и вы. Все-таки он был одним из членов вашей команды.
— А я и не волнуюсь, — неожиданно огрызнулся Пашков. Ого, да он, кажется, начинал терять свое ангельское терпение. Впрочем, он быстро взял
Капитонов передернул плечами:
— Мы пытаемся выяснить, почему киллер промахнулся.
И добавил еще одну загадочную фразу:
— Если он промахнулся.
Потом он подробно опросил нас всех, в каких именно местах мы лежали на полу, и на этот раз терпение покинуло меня:
— Может, нам всем лечь на пол?
— Пока не стоит, — невозмутимо ответил Капитонов.
Значит, шанс поваляться на полу еще оставался. Как бы то ни было, но этот самый следственный эксперимент скоро закончился. Капитонов и его помощники ушли, сдержанно попрощавшись. Пашков, который выглядел расстроенным, тоже не стал нас задерживать, объявив, что на сегодня все свободны. Я первая натянула пальто и схватила сумку, которая показалась мне подозрительно легкой, судорожно расстегнула «молнию» и ахнула: дно сумки было аккуратно разрезано бритвой.
Глава 20
Я рвала на себе волосы. Фигурально выражаясь, разумеется. Но ведь знала, знала же, дурища этакая, что на тридцать втором маршруте работают карманники, даже сама про это писала. Да еще как работают! Можно сказать, виртуозы своего дела, были случаи, когда они умудрялись вытаскивать деньги из кошельков, не разрезая сумок. Так что «мой» еще, можно сказать, новичок был, салага, но от этого мне не легче. А в милицию заявлять бессмысленно, они же в каждой сводке происшествий сообщают: «Граждане, будьте бдительны, на тридцать втором и четвертом маршрутах автобуса работают карманники». Собственно, тем и ограничиваются, заявляя, что не могут с утра до вечера кататься на автобусах, охраняя кошельки ротозеев, когда у них хватает более серьезных преступлений, как-то: убийства, в том числе заказные, изнасилования, ограбления и прочее. Кстати, спорить с ними трудно, особенно в свете недавнего покушения на Пашкова, когда его пулю по вине мазилы-киллера схлопотал Венька Литвинец.
Главное, что кошелька-то у меня в сумке и не было! Я его специально не ношу как раз по причине излишней бдительности. Деньги всегда лежат у меня в потайном внутреннем кармане сумочки, а посему воришка принял за кошелек мою толстую записную книжку в кожаном переплете, в которую я, прямо как назло, сунула ту самую фотографию, что отдал мне Валентин. То-то карманник удивился, когда понял, как прокололся! И разумеется, немедленно избавился от записной книжки, бросил ее в урну или просто под какой-нибудь забор. Может, мне пошарить по ближайшим урнам? Представляю себе картинку! А если серьезно, глядишь, я бы и в самом деле пошарила, но только знать бы, где именно мне разрезали сумку, потому что от Белого пруда до бывшего Дворянского собрания с пашковским офисом целых шесть остановок. А теперь посчитайте окрестные урны и мусорные баки в подворотнях…
Что же мне в самом деле так патологически не везет? Теперь я потеряла фотографию. Хотя, если взглянуть на все это по-другому… Я ведь так и
Можно, конечно, подождать, когда Валентин мне позвонит, но где, гарантия, что это произойдет уже сегодня? Повздыхав и поцарапав ногтями полку для телефона, я сняла с вешалки пальто и сунула ноги в ботинки. В последний момент все-таки решила для начала позвонить Валентину на службу, в «Вечерку», вдруг он задержался с очередной халтурой? Однако в ответ были только протяжные гудки. Я послушала их, послушала и после шестого по счету вернула трубку на место.
Валентин собственноручно открыл мне дверь:
— Ты?
Вид у него был сконфуженный, он что-то спешно дожевывал, усиленно работая челюстями, и еще от него крепко попахивало чесноком. Стесняясь этого, он смущенно полуобернулся и прикрыл рот ладонью.
Я тоже чувствовала себя не лучшим образом. Что ни говори, а это самое свинское свинство — вот так врываться к людям, когда они чинно, степенно и по-семейному трапезничают.
— Извини за поздний визит, — пробормотала я. — Ты спрашивал у своей соседки насчет… насчет той женщины, ну, о которой мы с тобой говорили возле Белого пруда?
— А-а-а, — протянул Валентин, — ой, прости, не сообразил… Ты проходи. — Он отступил в глубь прихожей, уступая мне дорогу. — И это… не обращай внимания, пожалуйста, я тут чеснока наелся. В профилактических целях, а то грипп обещают, вирус «А».
Я протиснулась в прихожую, виновато втянув голову в плечи. Из кухни выглянула Валентинова жена, довольно миловидная, но основательно потрепанная в неравной схватке с жизнью женщина — я ее пару раз видела в редакции и еще однажды в ресторане, где мы как-то всем коллективом встречали Новый год, — поздоровалась и сказала:
— Валя, а чего ты гостью в дверях держишь? Приглашай.
Я начала самым идиотским образом оправдываться:
— Да я на минуточку, по срочному делу…
— Ты это… — буркнул Валентин, оборачиваясь к жене. — Не знаешь, Люська уже пришла из своего ларька?
— Должно быть, пришла, — отозвалась Валентинова жена. — А чего тебе надо?
— Поговорить, — сухо ответил Валентин и прямо в растоптанных домашних тапках шагнул за порог квартиры.
Я, естественно, за ним.
Валентин пересек лестничную площадку, остановился возле двери квартиры напротив и нажал на кнопку звонка. Сразу же донесся приглушенный женский возглас:
— Кто там?
— Люсь, это я, — лаконично отрекомендовался Валентин.
Замки щелкнули, дверь распахнулась, и в ее проеме возникла дородная бабенка в атласном халате, который едва сходился на ее аппетитных статях. Ничего себе Люся. Между прочим, она тоже жевала. И еще удивленно смотрела на меня. И это ее удивление, между прочим, постепенно трансформировалось в какую-то подозрительную задумчивость, сопровождаемую усиленной работой челюстей. Наконец она что-то шумно проглотила и всплеснула руками: