Опасная тихоня

Яковлева Елена Викторовна

Я проводила его до двери, а потом вернулась на диван. Теперь мне было так жарко, что я стащила свитер. Решив, что у меня температура, я сходила на кухню, нашла в аптечке градусник и сунула его под мышку. Когда минут через пять я на него посмотрела, ртуть замерла на отметке тридцать восемь и один. Хорошенькое дельце: ко всему прочему у меня еще и грипп, а может, и ангина. Надо бы наглотаться каких-нибудь антибиотиков и прилечь, а прежде поесть, если кусок в рот полезет. В общем, я только собралась пошарить в холодильнике на предмет обнаружения в нем чего-нибудь съедобного,

распахнула дверцу и замерла: да ведь я знаю, где сейчас может быть Елена Богаевская!

* * *

Главная проблема была подобрать, что мне надеть, ведь красное пальто после соляной кислоты годилось разве что на то, чтобы исполнять роль половой тряпки. Еще его можно было бросить в прихожей и вытирать о него башмаки хоть до дырок в подошвах. Впрочем, я о нем ни минуты не жалела, напротив, была довольна, что одной проблемой в моей жизни стало меньше. А то бы и дальше тихо комплексовала по поводу его кумачового цвета, но упорно продолжала носить только для того, чтобы никто не заподозрил меня в неуверенности. Нет уж, что угодно, только не это.

Порывшись в стенном шкафу, я с тяжким вздохом остановила выбор на толстой куртке на синтепоне. Не совсем по погоде, учитывая нынешнюю оттепель, но если принять во внимание мою простуду, не так уж это и плохо. Подумав, я даже шапку надела, что случается со мной крайне редко. Кстати, натягивая ее перед зеркалом, я обратила внимание, что губы у меня пунцовые, а глаза лихорадочно блестят: тридцать восемь и один как-никак.

На улице было сыро и слякотно, и мои ноги разъезжались на раскисшем снегу. Еще и автобус пришлось ждать минут десять, и за это время я успела основательно продрогнуть, несмотря на толстую куртку и шапку. А когда он наконец подъехал, то был забит под завязку, так что мне пришлось довольствоваться уютным местечком на подножке. Просто чудо, что я добралась до своей цели в целости-сохранности, а не по частям. Правда, чувствовала я себя, мягко говоря, неважно и, пока поднялась на четвертый этаж, выдохлась, как при восхождении на Эверест. А потому, прежде чем нажать на звонок, я немного постояла, прижавшись лбом к двери, за которую так стремилась. К двери Ираиды Кирилловны Радомысловой.

— Иду, иду! — раздалось из глубины квартиры. И это вместо традиционного: «Кто там?»

Дверь распахнулась: я увидела, как возбуждение на лице Радомысловой уступает место разочарованию:

— Вы?

— Где Елена Богаевская?

— Что?!

Я молча ее отодвинула — она была невесомая, как облако, — и решительно шагнула вперед на звуки фортепьяно. В комнате кто-то энергично нажимал на клавиши, выжимая нервные арпеджио.

— Что это значит? — встревоженно окликнула меня Радомыслова, но я ее уже не слушала.

Откуда-то выскочил рыжий кот и бросился мне под ноги. Я не успела увернуться и наступила ему на лапу. Кот отчаянно взвыл и отпрыгнул в сторону.

Бросив короткий взгляд на кухню — там никого не было, — я вбежала в комнату и остолбенела: за фортепьяно сидела девчонка лет четырнадцати, по-моему, та, которую я уже видела при первом посещении Радомысловой.

Девчушка

обернулась ко мне и растерянно сказала:

— Здрасьте.

Я только тупо на нее смотрела.

За моей спиной молчаливым изваянием застыла Радомыслова, с которой мне теперь предстояло объясняться. Но оправдываться мне не пришлось, выручила меня ученица Ираиды Кирилловны, обронившая невзначай:

— А я думала, это тетя Майя…

— Танечка… — только и сказала Радомыслова и бессильно опустилась на стул. На колени к ней сразу запрыгнул кот и обиженно заурчал, видимо жалуясь на меня.

У меня была жуткая слабость, а между лопаток бежал холодный пот. Я расстегнула куртку и для надежности привалилась к стене.

— У вас была Майя, — сказала я, впившись взглядом в лицо Радомысловой. — Значит, была и Богаевская. Вы знаете, где она сейчас?

— Честное слово, не знаю, — тихо ответила старая учительница, — не знаю.

— Не знаете?! — воскликнула я возмущенно. — Да ведь она была у вас в тот раз, когда я к вам приходила, и вы не пустили меня на порог, помните?

Седая голова Радомысловой по-старушечьи затряслась:

— Нет, тогда у меня была Майя. Она приехала из аэропорта буквально за пятнадцать минут до вашего прихода, а… а Леночка, она уже тогда исчезла… и Майя приехала ее искать…

— Искать? Это правда? Вы и в самом деле не знаете, где сейчас Богаевская?

— Клянусь вам…

— А про то, что у нее психическое расстройство?..

— Господи… — прошептала Радомыслова и побледнела. — В первый раз слышу… Майя тоже куда-то пропала, и я за нее волнуюсь… Возможно, она уже в Москве…

— Майя сейчас в больнице, — устало выдохнула я и посмотрела на ученицу Радомысловой, замершую у пианино.

— В больнице? Что с ней? — вскрикнула Радомыслова.

— Разрыв селезенки, сотрясение, переломы, — перечислила я Майин «букет». Уточнять, кому она им обязана, я не стала.

— Как это? — не поверила Радомыслова. — Какие переломы?

— По-моему, закрытые, — сказала я, плавясь в очередном приступе жара, из-за которого мой свитер спокойно можно было выжимать.

Радомыслова неожиданно резво, совсем по-молодому вскочила со стула:

— В какой она больнице?

— В третьей…

— Танечка, — Радомыслова обернулась к своей ученице, — на сегодня урок окончен, продолжим в субботу. Мне нужно срочно уйти.

Танечка безропотно поднялась с вертящегося круглого табурета и принялась сосредоточенно укладывать ноты в папку. Радомыслова отправилась в прихожую надевать пальто, а я крикнула ей вслед:

— Еще неизвестно, пустят ли вас к ней! Радомыслова мне ничего не ответила. Обливаясь потом, я поплелась за ней, соображая, что мне следовало сообщить обо всем Капитонову. Еще я вспомнила, как он мне строго-настрого приказал ничего не предпринимать, и задумалась, стоит ли рассматривать мой визит к Радомысловой в качестве нарушения этого табу. Чтобы хоть как-то смягчить санкции, которые грозили мне со стороны Капитонова, я стала уговаривать Радомыслову не ходить в больницу. Та упрямо твердила одно: