Опасная тропа

Абу-Бакар Ахмедхан

— Мы к вам, простите, запамятовал имя-отчество…

— Михаил Петрович.

— Мы по делу, Михаил Петрович!

— Прямо из Дагестана? Ничего себе! Дело, должно быть, серьезное…

— Да, деликатное дело. Вот письмо от вашей дочери привезли… Нет-нет, ничего не случилось, жива-здорова…

— Ну-ка, — полковник взял письмо, извинившись, чуть отвернулся.

Осман и Айдамир не знали, как себя вести, но радовались они такой неожиданной встрече дяди Хасбулата с бывшим командиром, — хороший оказался человек, душевный! И как-то укреплялась

в глубине души надежда — такой удачи они, конечно же, не ждали…

— Хорошее письмо, — полковник обернулся к ним. — Ну, как там у вас, трясет еще?

— Не очень… Так, посуда, бывает, зазвенит, собаки залают… Привыкли, Михаил Петрович, — говорил Хасбулат и улыбался, сиял весь, так был рад встрече… — Знаете, товарищ командир, горцы шутят — еще бы одно, только без жертв, чтобы все старое разрушить… Какие поселки появились вместо аулов!..

Но хозяин уже внимательно оглядывал гостей и все дольше задерживал взгляд на молодом человеке, сидевшем в сторонке. И после случившейся паузы проговорил:

— Да, вижу, ко мне дело, и серьезное… Но давайте отложим до вечера, вернется хозяйка, брат мой старший — он вот в том доме живет, — и показал куда-то, кивнул в сторону. — А пока давайте чайку с дороги…

3

Вечером все собрались в просторной, с широким открытым выходом на веранду комнате. Все, кроме Айдамира, его отослали погулять по городу: для молодых ли ушей такие разговоры? Здесь был и старший брат полковника, назвавшийся при знакомстве дедом Калганом, — крепкий еще старик, хмуробровый, с седеющей бородой. В ряд сидели Михаил Петрович, Осман и Хасбулат; напротив, рядом с Калганом, сидела молчаливая, худенькая мать Саши, успевшая уже расплакаться, сжимавшая мокрый платок в кулачке…

— Случилось то, от чего я вас предостерегал, — не глядя ни на брата, ни на его жену, говорил Калган, и правая его бровь нависала, почти закрывала глаз. — Но не думал, что так скоро это случится…

— Не думали… — отвернулась и мать Саши, поднесла платок к глазам. — Разве в Канаше ребята молодые перевелись…

Осману показались эти слова обидными — в такую даль приехать, чтобы услышать в ответ о женихах в Канаше! И он прервал разговор:

— И я вот говорил сыну, разве мало у нас невест? Но…

— Здесь любовь, почтенные, — Хасбулат обращался только к Михаилу Петровичу, желая, чтобы он поддержал его. — Как забывать об этом, любовь — дело деликатное.

— Да, любовь — это серьезно, — Михаил Петрович, будто стряхнув с плеч тяжесть, оглядел сидящих: — Слушайте, почему грусть такая, будто не по радостному поводу собрались? Ну-ка, жена, по бокалу вина нам!

— Да-да, — подхватился Хасбулат, выбежал на веранду и вернулся тотчас с бочонком. — Вот вино, доброе… Из нашего винограда.

— Как, в горах растет?

— Нет, у горных колхозов есть свои участки на берегу Каспия, свои виноградники. Это вино «Мусти», долго можно хранить, приготовление древнее, старое… А настроение какое…

— Вот именно,

настроение. Чего нам и не хватает. Девчонка глупая! — вдруг вспыхнул Михаил Петрович, расстегнул верхнюю пуговицу кителя. — Что задумала, а?

— Как же мы без нее, ведь единственная… — мать Саши не отнимала платка от глаз. — За тридевять земель где-то, а мы здесь!

Старик Калган крепко задымил трубкой — она то и дело у него гасла, — спросил:

— Кто же ваш сын?

— Строитель.

— Инженер, что ли?

— Нет, пока каменщик. Но учится заочно в политехническом. — Осман отвечал, но думал о другом, в душе его поднимался гнев: вернуться с отказом — это не только позор перед сельчанами, но и великая обида для горца — за сына, за себя, за своего отца…

— Что учится, хорошо… А жить как он думает? — Старик все дымил и сидел прямо, не придвигаясь к столу. — Что за душой у него? Иные — их вон сколько сейчас развелось — как омелы живут, до седин на отцовской шее сидят.

— У племянника моего ничего нет, кроме трудовых рук, — нахмурился и Хасбулат. — А с этим начинать можно.

— Руки — хорошо, а что у вашего сына здесь? — старик, глядя на Османа, неспешно поднес трубку к груди, постучал мундштуком по левому карману — как по картонке стук был, документы, видно, в кармане…

— Я видел вашу дочь, — медленно заговорил Осман. — Я знаю своего Айдамира. Он вырос со мной и помнит своего деда. Но мужское ли дело — говорить о сердце своего сына?

— Мы с Михаилом Петровичем, — снова вступил в разговор Хасбулат, — мы без малого три года шли по одной дороге… И думаю, что… вы не ошибетесь, приняв Айдамира зятем, а нас своими родственниками… Да что там… За ваше здоровье, почтенный… — Хасбулат поднял бокал, глядя на старика Калгана.

Тот поднял свой бокал, но не пригубил, выждал.

— Я должен поставить условие, — сказал Калган веско и замолчал ненадолго. — Мне важно узнать вашего сына. Я хочу сказать, что вы можете уехать, а он останется здесь. Не знаю, когда… Через месяц или два я напишу — да или нет. А теперь, — он высыпал пепел из трубки, поднял бокал, — давайте выпьем, хочу попробовать вашего вина, хотя и не пью давно…

Он достойно, красиво пил — пригубил, будто вслушиваясь в вино, а услышав, поверив, почувствовав, неспешно и с удовольствием допил. И поднялся, поблагодарил всех, ушел.

4

Просто было решение старика Калгана.

Через день после отъезда Османа и Хасбулата он привел Айдамира на стройку. Два объекта было на участке. Жилые дома. В одном уже велись отделочные работы, и там мастером-паркетчиком работал сам Калган, а второго дома еще и не было, только третий этаж каменщики поднимали. Сюда-то и привел он Айдамира.

— Познакомьтесь, гость издалека, приехал поделиться опытом, — сказал старик Калган. — Можете спросить о том, как ликвидируются в Дагестане последствия землетрясения, как работают наши строители, там и чувашский отряд есть…