Опасное искушение
Шрифт:
* * *
Было больно.
Невозможно было обойти боль. Татуировка на любой части тела неизбежно причиняла боль, но татуировка, нанесенная на нежную кожу запястья, была особенно болезненной. Какая-то часть меня, затаившаяся в самых глубоких и темных недрах моего существа, возможно, наслаждалась этой сжимающей зубы болью, пронизывающим меня жужжанием, пока не разыгрались нервы, но я научилась хорошо это игнорировать.
Элиас и Габриэлла в знак солидарности
Я была несовершеннолетней, но Тирнан дал мне две тысячи долларов наличными, и я пустила их в ход, чтобы убедить сотрудника тату-салона на окраине Верхнего Ист-Сайда сделать мне татуировку. Я также отключила телефон, чтобы этот засранец Тирнан не смог меня найти.
— Вообще-то я должна на него пойти, — призналась я Элиасу, когда он рассказал о бале, который Константины устраивают в Метрополитен-музее в следующем месяце, чтобы вспомнить Лейна в годовщину его смерти.
Он моргнул.
— Правда?
— Да.
Он и Габриэлла обменялись взглядами, а я стиснула зубы от боли. Казалось, что парень почти закончил, но все мое предплечье горело от боли. Капля пота стекала в ухо по краю линии волос.
— Как ты получила приглашение? Не хочу показаться высокомерным, но это одно из самых известных событий в городе. Я думал, ты здесь недавно?
— Да, но я живу в семье МакТирнан, — объяснила я. — Они довольно обеспеченные люди.
Элиас нахмурился, его взгляд расфокусировался, и он углубился в воспоминания.
— МакТирнаны, я определенно о них слышал. Я должен спросить тетю Кэролайн или мою маму. Я измучаюсь, что никак не могу вспомнить, кто они такие.
Я пожала плечами.
— Кем бы они ни были для твоей семьи, я — ничто.
— Не ничто, — добродушно сказала Габриэлла, сжав мою свободную руку. — Проведя достаточно времени в «правильных» кругах, ты понимаешь, что большинство людей просто хотят от тебя что-то получить. Приятно встретить кого-то, кому плевать на наши фамилии.
Я ей подмигнула, а она рассмеялась и добавила:
— Меня зовут Габриэлла Заппа. Мой отец — Энеа Заппа, глава компании «Заппа Шиппинг Интернэшнл».
Я пожала плечами, потому что понятия не имела, кто такой Энеа Заппа или его компания.
Габриэлла снова засмеялась, и когда она откинула голову, ее густые каштановые волосы колыхнулись у талии.
— Видишь? Ты ни о чем не догадываешься, и это удивительно.
— Точно, — согласился Элиас. — Когда я начал учиться в академии, все, как только узнавали мою фамилию, пытались со мной подружиться. Прошло некоторое время, прежде чем они поняли, что я не имею абсолютно никакого отношения к Кэролайн.
— Потому что ты бедный? — забыв о тактичности спросила я, потому что мне было слишком больно.
Элиас пожал плечами, застывшую
— Помимо всего прочего.
— Это отстой, — тихо сказала я, когда татуировщик отстранился и осторожно стер кровь с моей новой татуировки. — Я знаю, каково это — чувствовать себя отвергнутым собственной семьей.
Глаза Элиаса, так похожие на глаза Лейна, чистая, незапятнанная синева летнего неба, лучились теплом ко мне и старой, застоявшейся болью.
— Спасибо. Иногда мне кажется, что я готов на все, чтобы вписаться в общество, но знаю, что ничего не изменится. Совсем.
— Особенно, когда твоя кузина трахается с врагом, — поддразнила Габриэлла, чтобы разрядить обстановку.
Элиас спихнул ее с табурета, что вызвало взрыв хохота.
— Готово, — хмыкнул татуировщик Харлан. — Посмотри, пока я ее не закрыл.
Смех застыл у меня в легких, в мягкие ткани вонзились маленькие частички льда так, что мне стало трудно дышать.
У меня на запястье расправил в полете крылья миниатюрный, идеально прорисованный голубь. Это была великолепная копия голубя Пикассо, того самого, в честь которого дал мне прозвище мой отец.
Тирнан мог украсть мой медальон. Мог попытаться раздавить меня своим каблуком.
Но он не мог отнять у меня воспоминания.
Не мог лишить меня крови и любви Лэйна Константина, если только разрезать меня на части и выпустить кровь.
— Иди в жопу, — пробормотала я, уставившись на голубя.
Мне не нужна была татуировка для гарантии того, что я никогда не забуду папу или кем была при его жизни, будучи его дочерью, даже если это скрывалось.
Но это помогло.
Очень помогло.
Потому что в чем еще смысл искусства, если не в том, чтобы красноречиво выразить мириады зародившихся в человеческом сердце эмоций, которые настолько необъятны, чтобы их невозможно описать простыми словами?
— Как красиво, — сказала Габриэлла, наклонившись вперед, чтобы рассмотреть рисунок. — Тебе идет.
— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как сердце трепещет где-то у меня в горле.
— Дай мне посмотреть, — пробормотал Элиас, осторожно взяв мою руку, чтобы посмотреть. Он провел шершавым кончиком большого пальца по раздраженной коже, а когда наклонился ближе, чтобы посмотреть, обжег меня своим горячим дыханием.
Вот так он нас и застукал.
Какой-то парень склонился над моей рукой, словно намереваясь поцеловать ее в знак восхищения.
Кто-то вошел, и над дверью тесного салона звякнул колокольчик. Я находилась в коридоре за перегородкой и не видела, кто это был, но как-то поняла по тому, как моментально сгустился воздух, словно в банке старой шипучки, словно мертвое воздушное пространство после какофонических помех.
Каким-то образом Тирнан меня нашел.
Каждая клеточка моего тела застыла в чистом, абсолютном ужасе.