Опасное наваждение
Шрифт:
Именно в этот момент откуда-то появилась старуха Урсула и оттащила меня в сторону, в тень большой березы. Я всегда побаивалась ее, так как интуитивно чувствовала, что она меня не любит. Ведь я отличалась от других: у меня золотистые, а не черные волосы, и моя мать не цыганка.
– Да, ты вернешься, – прокаркала старуха. Она держала мою руку железной хваткой, а черные глаза поблескивали на сморщенном лице, как два агата. Ее кожа была сухой и тонкой, как бумага. Никто не знал, сколько ей лет. После ее слов воцарилась такая тишина, что, казалось, птицы умолкли и ветер стих. Даже со стороны шатров не доносилось
– Нет, – вскричала я пылко, – я всегда буду цыганкой!
– Молчи! – прошипела Урсула. – Ты найдешь нас, – продолжила она, – но ты больше никогда не увидишься с нами. А сейчас убирайся!
Я припустилась бегом, хотя ничего не поняла и хотела о многом еще ее спросить. Что, ради Бога, она имела в виду? Я останусь цыганкой до конца жизни, в этом я была уверена. А эта ерунда насчет того, что я не увижусь с ними, когда найду? Старуха слишком зажилась на свете, и, должно быть, у нее помутился рассудок!
Сейчас я не была в этом так уверена. Неужели старая Урсула тоже обладала даром предвидения? Она сказала, что я вернусь с горгио. Это могло означать Сета Гаррета. Я без труда заставлю его сопровождать меня до Брянска. Разумеется, цыгане уже уехали оттуда, но он не сможет бросить меня, он будет вынужден помочь мне найти мой табор. Значит, я поеду с ним до Брянска и потом буду путешествовать вместе с ним. Как раз, как предсказала Урсула. И возможно, попытка моих родственников превратить меня в горгио как раз объясняет ее слова о том, что я больше не буду цыганкой. Я, конечно, немного изменилась за то время, пока жила в Москве, но все изменения исчезнут, как только я окажусь в таборе.
Урсула говорила правду, и то, что я видела, тоже было правдой. Но откуда тогда взялся охвативший меня страх смерти? Я отчаянно надеялась, что эта часть предсказания была ошибкой.
И теперь мне надо было действовать, ведь я давным-давно обдумала план своего побега.
Я решительно сбросила одеяло и оделась, натянув на себя красную блузку с длинными рукавами и пять ярких широких юбок, одну на другую. Я набросила две шали на плечи и повязала два шарфа – один на голову, другой – на шею. Из укромного местечка под полом я достала свои цыганские браслеты. И, наконец, натянула красные сапожки из мягкой кожи – подарок дедушки. Потом завернула в одеяло свои немудрящие пожитки: маленький хрустальный шар для гаданий, богато украшенную уздечку, которую подарил дедушка, когда я вылечила его лошадь, и маленькую икону, принадлежавшую матери.
Все было готово. Сейчас я больше не сомневалась, что этому Сету Гаррету судьбой предназначено доставить меня в мой табор. Я покину дом на рассвете, с ним или без него. С этой мыслью я спустилась вниз, чтобы посмотреть, что можно украсть.
Я знала, что дядя хранит шкатулку с деньгами в своем кабинете рядом со столовой. Шкатулка, разумеется, заперта на ключ, но это меня не беспокоило. Я всегда хорошо обходилась подручными средствами, например, шпильками, а до рассвета оставалось еще достаточно времени.
Дверь в кабинет тоже была заперта, но мне потребовалось всего две минуты, чтобы открыть ее. Я раздвинула
Я осуждающе покачала головой.
– Так много беспокойства, так много замков, – тихонько заметила я. – Этот человек никому не доверяет.
Замок был крепкий, но я отличалась терпением. Я возилась с моими незатейливыми инструментами, одновременно прислушиваясь к посторонним звукам. Клик! Наконец-то замок поддался, уступив моим стараниям. Я поспешно открыла крышку, и мое сердце болезненно сжалось. Шкатулка была пуста. Но, подождите, в углу лежал маленький, завернутый в коричневую бумагу сверток. Я должна была догадаться, что такой отчаянный игрок, как Алексей, едва ли будет держать в доме деньги. В свертке оказался браслет, которого я никогда прежде не видела на тете. Я взяла его в руку, и он заблестел мягким, приглушенным светом. Я слышала, что бывают такие камни, как бриллианты, но до этого никогда их не видела. Они были холодными, твердыми, но красивыми. Я положила браслет к себе в карман, закрыла шкатулку и снова заперла ее.
– Цыганская воровка.
Кровь застыла в моих жилах. С порога на меня смотрел Алексей.
– Ошибаешься, Алексей Николаевич, – быстро проговорила я. – Я нашла эту шкатулку на полу – должно быть, ее обронил вор. Посмотри, ее даже не открывали! Вор, наверное, услышал мои шаги и испугался…
– Лгунья, – прорычал он и двинулся вперед. Я слегка отошла в сторону, надеясь добежать до двери. – Маленькая цыганская мерзавка. Наконец-то я тебе поймал! Меня оправдают, если я убью тебя, и рядом нет никого, кто бы мог вмешаться.
Я сделала вид, что собираюсь побежать, а когда он бросился ко мне, резко изменила направление и кинулась к двери. Алексей, тяжело дыша, преследовал меня. Я, к сожалению, запуталась в темноте и, выбежав из двери, свернула не в ту сторону. Когда я заметила свою ошибку, было уже поздно – дядя разгадал мой маневр. Оставалась лишь одна возможность – успеть проскочить в гостиную и закрыть дверь до того, как туда ворвется Алексей.
Но он оказался проворнее, чем я думала. Когда я запирала дверь, он навалился на нее всей тяжестью с другой стороны, дверь распахнулась, и я отлетела, потеряв при этом один сапожок. Алексей упал сверху, придавил меня своим телом. Ругаясь на чем свет стоит, он тянул меня за уши и бил головой об пол. Он был таким тяжелым, что я не могла пошевелиться и лишь дергала руками и ногами, как лягушка, попавшая под камень. Мои слабые попытки сопротивляться он оставлял без всякого внимания.
Я вдруг заметила, что в комнате все еще горят свечи. Василий, видимо, заснул и забыл их погасить, так что некоторые из них, уже почти совсем оплывшие, горели дрожащим пламенем, отбрасывая на стены сумасшедшие тени. Я могла видеть и тень Алексея, грузно опускающуюся и поднимающуюся, как поверхность горы во время землетрясения.
Он приблизил ко мне свое лицо и наградил слюнявым поцелуем, от которого меня затошнило. Затем он засунул мясистую руку под широкие юбки и схватил меня за ягодицы. Крик замер у меня в горле.