Опасное решение
Шрифт:
Пока Ванька-Каин, как мысленно назвал адвоката Турецкий, мялся ввиду невозможности избавиться от назойливого гостя, позвонила Люда и сказала с легким смешком, что Ваня Петровичев – племянник судьи Санаевой, той самой, что вынесла в областном суде обвинительный приговор Калужкину. Турецкий поблагодарил, сказал, что может немного задержаться, но обязательно будет на связи, и отключил телефон.
Он поднялся, и глаза его грозно сверкнули.
– Это как же получается, господин адвокат? – произнес Турецкий с откровенным и даже вызывающим сарказмом. – Тетушка назначает племянника защищать того, кому собственноручно выносит обвинительный приговор? А племянник – ни бэ, ни мэ, поскольку является законченным наркоманом? Ничего себе, как вы считаете?
– А я тут при чем? – «прорезался» наконец адвокат. – И вообще, чего вам от меня надо? Катитесь вы со своими… Все давно было решено, усилия бесполезны…
– Кто так решил? – резко спросил Турецкий.
– А-а… – открыл рот Каин, но испугался. – Не знаю. В суде сами узнавайте.
– Ты прекрасно знаешь, сукин сын! – рявкнул Турецкий, кончая с вежливостью. – Отвечай! Тетка твоя? Санаева, ну? Или Привалов? Быстро отвечай! А то я ждать не буду, так врежу, что костей не соберешь! Ты знаешь, кто ты такой есть? Ты грязный, ссучившийся адвокатишка! Даже уголовники таких не терпят! Они им перья вставляют, чтоб избавиться от подобной погани! Отвечай, кто тебе продиктовал линию поведения защиты, ну?!
– Да не надо на меня орать, – морщась, как от сильной головной боли, безвольно отмахнулся тот. – Все орут, всем по… Кто?.. Ха, да все… И Привалов тоже… Он просто… Сказал: ты понял? Не, ты понял?! И все! И я сразу понял… А мне что, сильно надо? Копейки платят, это что – процесс? Не-а, одна вонь. Всем по…
Он невнятно выругался и вообще выглядел сильно пьяным, но, конечно, не от водки, наркоманы, как правило, не смешивают «жанры». То есть он был уже «на грани». И спорить с ним о чем-то было бессмысленно. Но роль Привалова нарисовалась достаточно «выпукло». И тут Александра Борисовича посетила неожиданная мысль. Он вышел, хлопнув дверью и не беспокоясь, что наверняка все соседи в этом, элитного типа доме наверняка вздрогнули. Ничего, потерпят.
Он сел в машину и достал телефон. Поступок должен быть неожиданным и наглым. В этом его сила и суть.
– Алексей Кириллович, добрый день, уважаемый! – и, не дав тому опомниться и сослаться на срочную занятость, продолжил с наивным напором: – Это что ж творится-то? Никто ничего не может. Адвокат этот, он же – законченный наркоман, лыка не вяжет! Мычит… Чего-то про тетку свою нес, это судья которая, да? Я так его и понял – Санаева! Вас приплел! Мол, взяли вы его, дурака, за глотку и пригрозили, ну, надо же! Слушайте, уж если я бы и решился в чем-то вас подозревать, то уж никак не в подобном идиотизме! – Турецкий раскованно расхохотался, рассчитывая и на ответную реакцию, и услышал мелкий смешок – все правильно! – Нет, ну, слушайте, просто полный отпад! И вот в этой связи, вы уж извините мою настойчивость, я вынужден снова просить вас об очередном одолжении: помогите мне встретиться с осужденным, – ни от кого ничего не добьешься! Судьи – нет, адвокат – мычит! Я думаю, это уже последняя моя просьба, мне ведь тоже неохота отрывать вас от дела своими дурацкими жалобами…
– А что у вас за срочность такая, Александр Борисович? Ну, подождите немного, появится судья и решит ваш вопрос в
– Да я хочу побыстрей избавиться от этого маразма! Нет, но этот ваш адвокат – он же настоящий феномен! Между нами, его что, сама Санаева, что ли, на свой процесс и назначила? Я так из его слов понял. Это ж – ни в какие ворота! Нет, я понимаю, своя епархия, ворочу, чего хочу, но есть же элементарная законность! Я ему так прямо и сказал вот только что: сам по себе этот факт уже является вопиющим нарушением служебной этики! Ну, прямо роскошная иллюстрация к докладу верховного судьи на очередной сессии!
– Нет, Александр Борисович, я уверен, что все это не так, как вам представил адвокат. А что он того… это, к сожалению, прискорбный факт, никуда не уйдешь от этого. М-да… Но ведь никто, наверное, и не захотел включаться в процесс, вот, в чем беда, наверное, тогда и назначили первого, кто под руку подвернулся. Конечно, совершили ошибку. Надо исправлять, согласен. Так вы-то чего хотите, встретиться с этим… с Калужкиным? А кто мешает? Поезжайте в следственный изолятор, а я уж позвоню им и попрошу оказать вам содействие. Поверьте, мне прискорбно слышать от вас подобные оценки, но ведь, недаром говорится, что со стороны всегда виднее. Так что нет проблем, рад помочь. Всего доброго, – заторопился он и положил трубку.
«Ага, прискорбно ему! Ну, сукин сын!.. Крепко его тряхнуло с наркоманом – не ожидал удара с этой стороны. Сразу подобрел. Интересно, что они теперь с ним сделают? Выгонят? Уберут? И судье хороший подарок, а то развели тут, понимаешь, хозяева жизни… Интересно бы послушать, как станет оправдываться перед ними наркоман? Зато нет у них проблем, хорошо живут…».
Калужкин имел вид опустившегося бомжа, у которого отсутствовали какие бы то ни было жизненные перспективы. Более того, показалось, что этот крупный, совсем не старый мужик окончательно простился со всем своим прошлым, с людьми, с Катей и Петенькой, которых ему больше не суждено никогда увидеть, да и с самой жизнью. Интерес потерял, поэтому и говорить не мог поначалу, только равнодушно слушал Турецкого и кивал, когда Александр Борисович передал узнику привет и пожелания удачи, на которую надеялись все знавшие его станичники и Катя в первую очередь. Его помнят и не верят ложным обвинениям.
А чтобы как-то повернуть ход расследования, объяснил Антону Турецкий, ему требовалось точно знать причину ссоры пчеловода с Грибановым. Но при этом не надо объяснять, почему они перед своей громкой уличной ссорой квас пили в доме и смеялись.
И Антон словно очнулся. Внимательно из-под тяжело нависших мохнатых бровей взглянул на Турецкого и почти прошептал, едва шевеля губами, – видно, имел причину:
– А мы и не ссорились. Мы так договорились.
– Это было связано с бумагами? – осенило Турецкого.
Антон, не меняя позы, снова кинул на него мгновенный взгляд, а потом медленно кивнул.
– Ах, пчелки, пчелки… – Турецкий вздохнул, внимательно следя за мимикой Калужкина. От его ответа зависело многое, может быть, даже самое главное. И снова Антон медленно, словно через силу, кивнул. Но теперь в глазах его, поднятых к Александру Борисовичу, блеснула надежда.
– Как они… там? – спросил охрипшим голосом.
– Вас любят и ждут, – твердо ответил Турецкий. – Передачи получаете от Кати? Что сказать?
– Я не виноват, – с трудом выговорил он.
– Они знают. И я здесь по этой же причине. Провожу собственное расследование. Значит, говорите, пчелок жалко?
– Чего жалеть… Их там, – он блеснул глазом, – уже давно нет. Погибли, наверное, без хозяина. Да и ульи уже… совсем старые, менять собирался, да руки так и не дошли… На дрова годные…
– Ничего, освободитесь, купите новые, – постарался утешить Турецкий. – Ну, а те не стоит и жалеть, верно? Или все-таки жалко? – он исподлобья посмотрел на Антона, и тот поднял к нему глаза и дважды почти незаметно отрицательно качнул головой, словно говоря: «Нет, не жалко».