Опасность в бриллиантах

Смерть герцога заставляет горевать многих, но в особенности тех, кто зависел от его покровительства. Поэтому кончина четвертого герцога Бексбриджа вызвала море слез у его родных. Однако кое-кому пришлось подавить неуместную улыбку, особенно тем нескольким, кого герцог упомянул в завещании, назначив содержание или оставив подарок.

Но один из таких наследников не рыдали не ликовал. Более того, только во вторник после похорон герцога он все же обратил внимание на то, что вообще

что-то получил — это было весьма странным.

— Надеюсь, он не рассчитывал, что в благодарность я погружусь в пучину скорби, — пробормотал Тристан, герцог Каслфорд.

Он изучал состояние дел в только что унаследованной собственности. Если бы из-за обычного по вторникам воздержания не так болела голова, он бы, вероятно, сумел изобразить горе или тоску по недавно скончавшемуся пэру, но даже в лучшие его дни для этого потребовались бы чрезмерные усилия. Они с Бексбриджем состояли в побочном родстве, весьма далеком, и, похоже, таким же далеким было завещанное ему имущество и по размерам — небольшим. Настолько небольшой и незначительной была унаследованная собственность, что вряд ли стоила чернил, которые пошли, чтобы записать этот дар в завещании.

— Вы не горюете? Герцог был очень значительным и весьма уважаемым человеком, — произнес мистер Эдвардс, очкастый секретарь, подняв голову от запаленного бумагами стола в кабине те, где они вдвоем разбирались в делах Каслфорда.

— Он был ослом. Нет, гораздо хуже — занудным, самодовольным ослом. Занудство просто утомляет, а вот самодовольство уже непростительно.

Эта последняя черта характера передавалась по наследству, но с точки зрения Каслфорда, эго вряд ли извиняло стремление Бексбриджа занудливо ее придерживаться. Вся эта ветвь запутанного семейного древа была так напыщенно добродетельна, что просто тошнило. Однако в любом случае, если бы Бексбридж жил и давал жить другим, его можно было бы терпеть.

Но разумеется, он не мог «давать жить другим». Все до единого Бексбриджи не сомневались, что они, как образцы добродетели, обязаны напоминать остальным, что необходимо стремиться к такому же занудству. Предвкушая получение наследства, сын и наследник Бексбриджа, Джером, граф Латам, публиковал популярные статьи о нравственности. Таким образом, при помощи печати следующий герцог Бексбридж выразил свое недовольство миром и своими чертовыми эссе заработал себе репутацию третейского судьи по вопросам нравственности и морали.

Каслфорд с удовольствием поглумился бы над иронией ситуации, но если он начнет об этом задумываться, голова разболится сильнее. Однако Латама он знал лучше, чем кто-либо еще в этом мире. Будучи ровесниками, они в прошлом не раз вместе устраивали заварушки. Даже на самых ухоженных ветвях семейных дерев вырастают червивые плоды. Занудливого осла вот-вот победит опасный лицемер.

— У вас на лице то самое хнычущее выражение, Эдвардс, какое появляется, когда вы давитесь непроизнесенными словами. Похоже, вы не одобряете то, что я плохо говорю об умерших?

Эдвардс покраснел. Ему было всего двадцать пять лет, и он еще не научился держать хотя

бы по вторникам свои мысли при себе, в особенности когда хозяин предлагал говорить напрямик.

— Герцог не имел себе равных и был весьма щедрым. Я слышал, что по завещанию он обеспечил целый сиротский приют, — сказал Эдвардс.

— Не имел себе равных? То есть вы говорите мне прямо в лицо, что я ему не ровня? Какая неблагодарность со стороны секретаря, который работает по-настоящему всего один день в неделю, когда и я сам, а в остальное время имеет свободу передвижений, не подобающую ни одному слуге!

— Я… то есть вы тоже не имеете себе равных, ваша светлость. Все так говорят, и…

— Я не придерживаюсь мнения, что про умерших ослов нужно вспоминать с любовью только потому, что у них хватает средств раздавать направо и налево подарки, заставляя людей чувствовать себя обязанными. Что до его щедрости по отношению именно ко мне, то эти крохотные клочки земли мне не нужны, и я их никогда не хотел и никогда о них не знал! Этот человек умудряется создавать неудобства другим даже из могилы.

— У всех этих владений есть арендаторы, а управлять ими не так уж и сложно, — заметил секретарь.

Каслфорд всмотрелся в документы.

— Очень странно, что он вообще оставил их мне. Мы никогда не любили друг друга и уже много лет не обменивались даже учтивостями.

Он высказался крайне сдержанно. Их редкие встречи всегда заканчивались упреками со стороны Бексбриджа и колкостями со стороны Каслфорда.

Вместе с документами о наследстве доставили письмо. Каслфорд разорвал конверт.

«Каслфорд!

Вы наверняка удивлены наследством, которое я вам оставил, поскольку в отличие от многих других вам ничего от меня не нужно — ни земель, ни денег, составляющих лишь каплю в океане вашего состояния. Потому осмелюсь предположить, что вы не расстроитесь, узнав, что в мои намерения не входило дать вам насладиться полученным. Совсем наоборот, я полагаюсь на то немногое хорошее, что еще осталось в вас, и прошу, чтобы вы тайно уладили дело, о котором мне не хотелось бы упоминать в завещании.

Земельными участками, оставленными вам, в настоящее время пользуются арендаторы, в чьем благополучии я искрение заинтересован. Согласно моему волеизъявлению, должно и дальше разрешить этим арендаторам выплачивать ренту в размере один фунт в год. Кроме того, деньги, оставленные вам, следует использовать для того, чтобы у семей этих арендаторов никогда не возникала нужда в обеспечении основных жизненных потребностей.

Надеюсь, ваши управляющие сумеют уладить этот пустяк, не беспокоя вас. Это дело ни в коем случае не должно мешать пьянству и блуду, коими вы преимущественно заняты. Они, как я вынужден вам напомнить, создают дурную репутацию вашему имени и происхождению, а также ведут к ранней смерти и навлекают неотвратимое проклятие на вашу вечную душу.