Опасность
Шрифт:
Я хмыкнул про себя, подхватил свой дипломат и уже намеревался возвращаться к справочному киоску, как вдруг… Да нет, не может быть, показалось! Осторожно скосив глаза, я понял, однако, что ничего мне не показалось. Просто заговорили мои профессиональные инстинкты: позже, чем нужно, конечно. Но в нашем деле лучше поздно, чем никогда.
На площади меня элементарно пасли.
Очень грамотно, умело, высококлассно пасли. По меньшей мере трое саратовских джентльменов вели за мною скрытое оперативное наблюдение. Хвост, говоря по-русски. «И кто же, интересно, это может быть?» – подумал я. Для парней из Стекляшки – диких или даже штатных – такой уровень наружки был не по плечу. Или я долгие годы сильно недооценивал заведение на Рязанском проспекте.
Делая вид, будто я поглощен
Я прибился к толпе ценителей подержанных шмоток, приценился к подозрительной расцветки курточке, а затем словно бы невзначай похлопал по ветхому кожаному сиденью драндулета.
– Неужели эта рухлядь способна ездить? – иронически осведомился я у хозяина. Реплика моя была произнесена таким мерзким тоном, что парень в спецовке на бретельках промолчать не смог. Он отложил в сторону маечку, которую уже собрался было взвешивать, повернулся ко мне и надменно ответил:
– Эта, как вы говорите, рухлядь способна развивать скорость до семидесяти километров в час.
Я мельком взглянул в сторону своих шпионов. Те, похоже, не проявляли пока никакого беспокойства. И в самом деле – куда бежать, везде все схвачено. Узкий проход в чугунной ограде театрального сквера, расположившегося сразу за барахолкой, никто из соглядатаев не рассматривал всерьез как путь моего отступления. К тому же я не подавал никакого вида, будто заметил слежку, и моя попытка к бегству стала бы для пастухов полной неожиданностью. Очень хорошо. Теперь пора немного раззадорить моего будущего спасителя.
– Семьдесят километров? – переспросил я вежливым тоном, но с некой оскорбительной усмешкой. – Простите, не верю!
– Спорим?! – воскликнул обиженный хозяин чудовища на двух колесах. Покупатели справа и слева стали обращать внимание на нашу перепалку, но соглядатаи пока еще ничего не заподозрили.
– Спорим, – ответил я спокойно. – Ставлю пять тысяч, что ваш… что ваше… короче, что эта штука не довезет нас обоих до набережной.
Если верить моей карте, в районе здешней набережной полным-полно маленьких улочек, где можно потеряться. Вернее, где тебя могут потерять.
– По рукам! – владелец драндулета протянул мне свою костлявую руку, и мы с ним обменялись рукопожатием.
Я спиной чувствовал, что мои шпионы забеспокоились, но еще не понимали в чем дело.
– Наташ! – обратился тем временем мотоциклист к длинноногой блондинке с красивым и сосредоточенным лицом, которая вдумчиво рассматривала зеленый батник с иностранной надписью New Zealand. – Подожди меня, я сейчас слетаю к набережной с этим Фомой Неверующим, – он кивнул на меня, – и сразу вернусь обратно…
Длинноногая Наташа, не выпуская из рук облюбованный батник, глянула на меня с неодобрением. И на мотоциклиста, кстати, тоже.
– Заработаю пять тысяч, – быстро добавил тот. Хмурая Наташа несколько смягчилась.
– Ладно, – разрешила она. – Хоть и маленькие, а все деньги. Только побыстрее, тебе еще Алика из школы забирать…
– По коням! – радостно заорал мотоциклист, приглашающе хлопнув по сиденью. Деньги его, похоже, не очень интересовали: ему хотелось показать класс этому пентюху с дипломатом, усомнившемуся в возможностях его машины. Я немедленно взгромоздился на сиденье, воззвав про себя к Николаю Угоднику, покровителю мотоциклов
Хозяин драндулета что есть силы лягнул педаль, раздался оглушительный треск, как будто выпустили длинную очередь из древнего пулемета «максим». Толпа бросилась врассыпную, а ядовитые клубы отработанных газов из выхлопной трубы сыграли роль дымовой завесы. Я сразу потерял из виду своих преследователей и, надеюсь, они меня тоже. Как я предполагал, мой новый знакомец выбрал самую короткую дорогу – через узкий проход в ограде сквера, мимо скамеечек, мимо погасшего вечного огня, мимо еще какого-то монумента на постаменте, и дальше, через второй проход в ограде, и по дороге, мимо яркого секс-шопа (я успел заметить лишь краешек витрины), мимо подъездов, мимо новых лотков, и дальше, мимо громоздкого монумента (господи, да сколько их тут?!), и дальше налево и вниз, к набережной. Драндулет показывал совсем неплохую скорость – не семьдесят, конечно, но уж никак не меньше пятидесяти. Единственным недостатком нашей поездки был громкий треск, из-за которого мы должны были привлекать всеобщее внимание прохожих. Однако, как ни странно, прохожие и проезжие не обращали на нас внимания. Вероятно, драндулет был местной достопримечательностью и всем успел примелькаться. Сам же хозяин, похоже, и вовсе не обращал никакого внимания на треск. Через пару минут пути, когда я более-менее освоился на сиденье и теперь только покрепче прижимал к себе дипломат, я осознал, что костлявый мотоциклист мне что-то говорит. Пришлось напрячь слух и вникнуть в его слова. Оказалось, ничего особенного: просто за пять выигранных тысяч владелец драндулета счел необходимым поведать мне родословную этого мустанга. Временами водителю даже удавалось переорать стрекот мотора, и тогда я узнавал, что этот железный конь изготовлен в 1934 году знаменитой немецкой фирмой «Дитрих Кнабе» в рамках имперского проекта «Фольксмотор-рад» – то есть «Народный мотоцикл». Всего было выпущено не более двухсот «народных» драндулетов, после чего фюрер передумал и решил взять под покровительство более помпезный проект «Фольксваген». Герр Кнабе, лишившись поддержки рейхсканцлера, немедленно прекратил выпуск этих убыточных мустангов, а выпущенные две сотни продал Тиссену. Тиссен продал эти мотоциклы еще кому-то… – фамилию я не разобрал из-за треска, – а этот кто-то по дешевке продал их вермахту. Потом началась война, мотоциклы попали в фельд-жандармерию, а кто-то из жандармов сложил свою буйную голову у села Подлипки – как раз там, где полвека спустя нынешний хозяин драндулета оказался совершенно случайно и нашел останки «Дитриха Кнабе» в заброшенном сарае. Чтобы потом, сразу после защиты кандидатской, восстановить своими руками этот немецко-фашистский трофей.
– А вы кандидат каких наук? – прокричал я в ухо своему знакомому. – Технических?
– Философских! – откричал мне обратно владелец моторрада. – А вы приезжий?!
– Приезжий! – крикнул я, не желая лукавить. – Из Москвы!
– Научный работник? – во весь голос полюбопытствовал кандидат философских наук. Должно быть, он углядел во мне родственную душу.
– Чекист! – проорал я честно. – С Лубянки! При слове Лубянка мотор немедленно захлебнулся и заглох. Словно у трофейной машины была аллергия к нашей конторе. Мы чуть не шмякнулись на полном ходу, и лишь чудом водителю удалось сохранить равновесие.
– Ну и шуточки у вас, – пробормотал кандидат наук, оглядывая заглохший драндулет. – Даже мотоцикл перепугали.
Я вытащил из своего кармана пятитысячную купюру и сунул в глубокий наружный карман на груди кандидатской спецовки.
– Какие, к черту, шутки, – мрачно ответил я. – Самый натуральный чекист, из Минбеза. И гонятся за мной какие-то ваши местные ублюдки. Ну, спасибо за помощь, вы выиграли…
Отблагодарив таким образом обескураженного владельца драндулета, я стал быстро спускаться к Волге по улице Волжской (если, конечно, ее не переименовали); в качестве ориентира мною была избрана уже привычная деталь городского пейзажа – очередной монумент. Некто сидел в кресле почти на самой набережной, лицом к Волге, спиной ко мне. Чтобы рассмотреть лицо, надо было бы потратить пять минут и пройти еще метров двести…