Опасности диких стран
Шрифт:
Но чудеса продолжали совершаться. Третьего пленника тоже приволокли к огню, и почти в ту же минуту индейцы узнали в нем неисправимого конокрада Ральфа Стакполя. «Чудесный» колдун, Натан, и «чудесный молодой длиннонож», Роланд, — оба они были забыты, потому что капитан конокрадов был для индейцев более важной добычей. С громким ревом называли его имя, оно переходило из уст в уста и каждый повторял его… В скором времени Ральф увидел себя окруженным всеми жителями деревни — мужчинами, женщинами и детьми. Все они, привлеченные шумом, собрались на площади. Победный крик ликования и радости, что пойман такой знаменитый и ненавистный человек, произвел шум, в десять раз сильнее
В самом деле, это был Стакполь — Ральф Стакполь, раб прекрасной дамы, которой он своими удивительными неудачами доставлял только несчастья, тогда как изо всех сил старался спасти ее!..
И на этот раз он опять принес узы рабства себе и своим товарищам. Потом рассказывал он, что для того проник в загон, чтобы в точности выполнить указания Натана. Он выбрал четырех лучших в табуне лошадей, и ему, при его необыкновенной ловкости, стоило небольшого труда накинуть на них недоуздки.
Если бы он удовольствовался этой добычей, то мог бы удалиться с выгона, не опасаясь, что его заметят. Но вид превосходных сорока лошадей, этих милых, прекрасных созданий, как он их сам называл, подал ему несчастную мысль увести весь табун из загона, чтобы обрадовать даму доставшимся им богатством.
Раз задумав это, он быстро решился исполнить все до конца. Как раньше Натан, он снял свой кожаный сюртук, разрезал его на ремни, быстро связал недоуздки, перекинул их на полдюжины лучших лошадей и поспешил с ними, а также с четырьмя пойманными раньше, прочь, не сомневаясь ни на минуту, что весь оставшийся табун последует за ними добровольно. Выезжая из загона, он направился к месту, назначенному для свидания. Однако стадо не имело ни малейшей охоты следовать в этом направлении. Произошла моментальная борьба между Ральфом и украденными лошадьми, и через несколько минут все закончилось тем, что весь табун ринулся к центру деревни. Лошадям не только удалось добраться туда, они принесли на себе и несчастного Ральфа, который напрасно старался направить их назад. Бурный конский поток уносил его вперед, и он не смог ему противостоять.
Таким образом, капитан конокрадов попался в западню, которую он сам себе устроил, как это случается со многими, и мысль, что он своим безграничным легкомыслием сделал несчастными всех своих союзников, мучила его несказанно. Его притащили к костру и стали громко глумиться над ним. Но индейцы, еще не пришедшие в себя после пиршества и опьяненные такой легкой новой победой, вскоре перестали его мучить и решили, к радости своих соплеменников, на следующее утро заставить его хорошенько побегать сквозь строй.
После этого единогласного решения он был точно так же, как Натан и Роланд, связан. Всех их посадили в отдельные хижины под строжайшим караулом.
Через час деревня затихла, как будто в ней не произошло ничего особенного. Потом Аведь Доэ и Ричард Бракслей пришли в свое жилище. Ричарда Бракслея нашли и освободили из неожиданного плена товарищи по оружию, когда Эдиту снова принесли в ту хижину, которую она незадолго до этого покинула. Войдя в жилище Доэ, Бракслей сразу рассказал ему, что у него похитили завещание, на которое он возлагал так много корыстных надежд. Его испуг и замешательство при внезапном нападении Натана были так велики, что он вовсе не заметил, как квакер вытащил у него из кармана документ. Доэ же, напротив, у которого теперь, как мы знаем, находилось завещание, кажется, не собирался отдать его добровольно. Он уже строил план, как самому воспользоваться им. Поэтому он притворно утешал своего товарища, говоря, что он мог и случайно потерять документ, уверял, что завещание, без сомнения,
Бракслей, которому такие доводы показались вероятными, успокоился. Его, однако, чрезвычайно занимало, откуда мог вдруг взяться капитан Форрестер, которого он считал давно уже убитым. Но и тут Доэ его утешал, уверяя, что Роланда можно и теперь считать умершим, как будто двадцать пуль пронзили ему грудь.
— Он в руках Черного Коршуна, Ричард, — сказал он со злостью, — и если мы сами не спасем его, то его сожгут. Это так же верно, как то, что мы когда-то будем в аду.
— Мы, Авель Доэ? — подхватил смеясь Бракслей. — В этом мы должны быть уверены! Однако, кто знает, куда еще занесет вас ветер. Еще недавно вы испытывали укоры совести, думая, что молодой человек погиб, и теперь, когда, как вы говорите, участь его решена, вас это ничуть не беспокоит…
— Так-то оно так, но ведь есть разница между тем и этим разом, — возразил Доэ. — Когда Пианкишав его жег, или, скорее, я думал, что он это сделает, я, я один был виновен в его несчастье. Я подстроил ему этот костер. Но теперь дело обстоит иначе. Он сам пришел сюда, индейцы поймали его и теперь могут сжечь, если им охота. Я до этого не касаюсь, потому что не я заманил его сюда. В этом-то обстоятельстве, дорогой Бракслей, и заключается разница, и значительная разница.
Такое объяснение Доэ было достаточно для недоверчивого товарища. Поговорив еще немного, оба злодея отправились на покой и спали до утра.
Глава двадцатая
АВЕЛЬ ДОЭ
На следующий день индейцы, как заметили пленные, вели себя особенно оживленно и шумно. С восхода солнца до полудня слышны были по временам ружейные выстрелы, которые раздавались в отдаленных концах деревни, а вслед за ними гремело пронзительное «ура». Казалось, все в деревне — и мужчины, и женщины, и дети — присоединялись к этим радостным крикам. Шум все усиливался, что говорило о том, что индейцы не прочь во второй раз отпраздновать победу, устроить торжество, подобно вчерашнему, а значит, предаться безумному пьянству.
В это время Роланд Форрестер лежал связанный в хижине под стражей двух старых и свирепых воинов. Обязанность их, по-видимому, тяготила: иногда они даже покидали жилище, хотя не более чем на несколько минут. Потом они снова усаживались рядом с пленным и глумились над ним на непонятном ему языке. Он же, погруженный в горькие думы, жестоко обманутый в своей последней надежде, казалось, был равнодушен к своей судьбе, которая всецело находилась в руках врагов. Целый день лежал он на голой земле и каждую минуту ожидал появления толпы индейцев. Он был уверен, что они должны прийти за ним и увести его на мучения, которые были жребием всех пленных.
Однако проходил час за часом, а его одиночество не было нарушено никем, кроме двух старых сторожей. Только под вечер, когда стало смеркаться, увидел он еще одного человека. Телия Доэ, дрожа, прокралась в хижину, принесла пленному еду и при этом была так грустна, что Роланд не мог этого не заметить. Сначала он подумал, что это происходило от стыда и раскаяния, так как Телия тоже была повинна в том, что он попал в плен. Но потом он отбросил такие мысли и понял, что Телия старалась отвести от него опасность. Появление Телии пробудило в нем воспоминания о сестре. Он спросил о ней, но едва Телия открыла рот, чтобы ответить Роланду, как один из старых индейцев грозно подошел к ней, схватил за руку и вытолкнул ее за дверь хижины.