Опасные приключения Мигеля Литтина в Чили
Шрифт:
Несмотря на несовместимость, которая в настоящей жизни через два дня привела бы нас к разводу, мы с Еленой успешно изображали супругов, которым не страшны никакие семейные бури. Мы вызубрили вымышленные биографии друг друга от и до, включая вымышленное прошлое, вымышленные буржуазные вкусы и предпочтения и, думаю, выдержали бы любой допрос с пристрастием. Легенду мы тоже состряпали на славу, прикинувшись владельцами парижского рекламного агентства, снимающими ролик для новых духов, которые должны появиться на европейском рынке будущей осенью. А где еще снимать ролик, как не в Чили — одной из немногих стран, где в любое время года можно отыскать все четыре сезона, от знойных пляжей до вечных снегов? Елена с завидной непринужденностью облачилась в дорогие европейские наряды, будто не она предстала передо мной в Париже с распущенными волосами,
Боевое крещение состоялось в Женеве и, хотя все прошло без сучка без задоринки, я не забуду эту проверку до конца дней своих. Погран-контролер внимательно перелистал страницы, потом поднял глаза, сверяя мое лицо с фотографией. Я стоял ни жив ни мертв, хотя во всем паспорте только этот снимок и соответствовал действительности. Однако проверка боем помогла: с тех пор я больше не испытывал ни такой тошноты, ни бешеного сердцебиения до того самого момента, как в аэропорту Сантьяго-де-Чили распахнулась в гробовой тишине дверь самолета и я снова, спустя двенадцать лет, вдохнул ледяной воздух андских вершин. На фасаде здания голубел огромный транспарант: «В Чили мир и порядок». Я посмотрел, сколько времени. До комендантского часа оставалось шестьдесят минут.
2. Обманчивый блеск столичных огней
Пограничник открыл мой паспорт. Я не сомневался, что, подняв взгляд на меня, он моментально заподозрит подмену. Из трех пограничников в штатском я выбрал самого молодого и, как мне показалось, самого торопливого. Елена встала в соседнюю очередь — мы по-прежнему изображали незнакомцев, чтобы в случае проблем у одного другой мог поднять тревогу. Однако предосторожность оказалась излишней, погранконтролеры спешили не меньше пассажиров, опасавшихся попасть под комендантский час, и документы смотрели краем глаза. «Мой» даже не удосужился проверить визы, зная, что соседям-уругвайцам они не требуются. Проштамповав первый чистый лист, он вернул мне паспорт и посмотрел в глаза. От этого пристального взгляда у меня похолодело внутри.
— Спасибо, — как можно тверже сказал я.
Он ослепительно улыбнулся в ответ:
— Добро пожаловать!
Багаж прибыл в немыслимо короткий для аэропорта срок, поскольку таможенники тоже рассчитывали попасть домой до комендантского часа. Я подхватил свой чемодан. Потом взял чемодан Елены (мы договорились, что весь багаж забираю я и выхожу первым, чтобы выиграть время) и потащил оба в зону таможенного контроля. Таможенник, суетившийся из-за надвигающегося комендантского часа, вместо того чтобы досматривать багаж, подгонял пассажиров к выходу. Когда я уже собирался водрузить свои чемоданы на платформу, таможенник вдруг спросил:
— Вы один?
Я ответил, что да. Он скользнул взглядом по обоим чемоданам и разрешил проходить. Но тут появилась начальница, которую я прежде не заметил — классическая церберша, суровая мужеподобная блондинка в форме, — и скомандовала на ходу: «Этого проверьте!» Только тут я задумался, как буду объяснять, зачем мне целый чемодан женской одежды. Ведь если из всех спешащих пассажиров церберша выбрала именно меня, то явно не из-за багажа, а по какой-то другой, более серьезной и опасной причине. Пока таможенник меня обыскивал, начальница попросила мой паспорт и начала пристально изучать. Вспомнив про леденец, который мне выдали перед взлетом, я сунул его в рот, понимая, что сейчас последуют вопросы, и я вряд ли смогу скрыть свою принадлежность к чилийской нации под нетвердым уругвайским акцентом. Первым начал таможенник:
— Долго собираетесь у нас пробыть?
— Порядочно.
Я и сам едва разобрал свое невнятное бормотание, но таможенника это не смутило, и он попросил открыть второй чемодан. Замок был заперт на ключ. Растерявшись, я поискал отчаянным взглядом Елену. Она невозмутимо
Где она пропадала, так и осталось для нас загадкой. Елена словно в невидимку превратилась. Потом она говорила, что тоже видела меня из очереди, видела, как я тащу чемодан, предчувствовала осложнения, но стойко продержалась до моего выхода из таможенной зоны.
Вслед за носильщиком с тележкой, принявшим мой багаж, я пересек почти безлюдный вестибюль, и только снаружи ощутил наконец, что вернулся. Пока ни предполагаемой милитаризации, ни признаков упадка нигде не наблюдалось. Конечно, это был не тот огромный и мрачный аэропорт Лос-Серильос, где двенадцать лет назад, под октябрьским дождем, от которого делалось еще тоскливее на душе, началось мое изгнание, а современный Пудауэль, где до военного переворота мне удалось побывать лишь однажды и то наскоком. Однако мое субъективное восприятие тут точно было ни при чем. Военная диктатура, чье присутствие, особенно при осадном положении, я ожидал почувствовать сразу, никак не давала о себе знать. Аэропорт сиял чистотой, указатели пестрели разноцветными красками, большие магазины предлагали импортные товары на любой вкус, и нигде не было видно ни одного блюстителя порядка, который мог бы подсказать дорогу заблудившемуся путешественнику. Снаружи выстроились такси — не какие-нибудь развалюхи, а последние японские модели.
Однако в тот момент было не до скоропалительных выводов, поскольку Елена все не появлялась и я уже погрузил чемоданы в такси, а стрелки на циферблате с головокружительной скоростью бежали к комендантскому часу. Предстояло решить еще одну дилемму. По нашей договоренности, если кто-то один отстанет, второму следовало уезжать и связываться с доверенными лицами по оставленным на такой случай телефонам. Тем не менее взять и уехать не дождавшись я не решался — кроме того, мы не условились насчет отеля. В иммиграционный формуляр я вписал «Конкистадор», поскольку именно туда обычно отправляются бизнесмены, а значит, он больше соответствовал нашему прикрытию. Кроме того, я знал, что там поселилась итальянская съемочная группа, но Елена-то, вероятнее всего, о моих соображениях не подозревала.
Трясясь от холода и беспокойства, я уже готов был отчаяться, когда увидел спешащую ко мне Елену, за которой по пятам следовал кто-то в штатском, размахивая темным дождевиком. Я застыл столбом, готовясь к худшему, но тип в штатском, наконец догнав Елену, вручил ей забытый на таможенной стойке плащ. Задержалась она по другой причине: церберше показалось подозрительным, что Елена летит совсем без багажа, и она устроила скрупулезную проверку каждой мелочи в ручной клади — от удостоверения личности до косметички. Однако они и вообразить не могли, что крошечный японский радиоприемник — это на самом деле еще и оружие, поскольку с его помощью на особой частоте мы держали связь с силами сопротивления. Я перенервничал сильнее Елены, считая, что прождал ее больше получаса, но в такси она меня разубедила (никакие не полчаса, всего шесть минут). Шофер, в свою очередь, развеял еще одно опасение: до комендантского часа оставалось не двадцать минут, а целых восемьдесят. Я забыл перевести часы после Рио-де-Жанейро, и в Сантьяго было только без двадцати одиннадцать. Стояла темная и холодная ночь.
И ради этого я прилетел?
По мере приближения к городу ожидаемая радость со слезами на глазах сменялась растерянностью. Сами посудите: к старому аэропорту Лос-Серильос вела раздолбанная дорога, проходившая через промышленные районы и трущобы, жестоко пострадавшие во время военного переворота. Теперь же мы ехали из международного аэровокзала по гладкому, ярко освещенному шоссе, будто в какой-нибудь процветающей стране, и это меня сильно смущало, ведь я ожидал увидеть пагубные последствия диктатуры воочию — на улицах, в повседневной жизни людей, чтобы снять на пленку и показать остальному миру. Однако вместо ожидаемого ужаса я испытывал растущее разочарование. Елена позже сказала, что и она, несмотря на свои недавние визиты в Чили, тоже несколько растерялась.