Опасные пути
Шрифт:
Самым спешным делом графа Лозена на другой день после вечера у короля было отправиться к ювелиру Балло и решить с ним вопрос о переделке ожерелья. После того он пробыл несколько минут в лавке цирюльника Лавьенна и направился к площади Дофина. Здесь он увидел, что то тут, то там стояли группы людей, разговаривавшие о заседаниях суда в Шателэ. После этих заседаний Пенотье был признан вполне оправданным от всякого участия в процессе отравителей. Проходя мимо разговаривавших, Лозен слышал, что большинство желало его сотоварищу такого же конца, какой постиг Лашоссе.
Самому графу, который был
Помимо непроницаемого равнодушия, которое граф всегда выставлял напоказ, от выражения общей неприязни его отвлекал какой-то кавалер, поведение которого сильно заинтересовало его. Неизвестный прохаживался около дома Лавьенна и тщательно скрывал свое лицо. Однако Лозен скоро узнал в нем маркиза д’Эффиа. Какой-то простолюдин приблизился к маркизу и украдкой обменялся с ним несколькими словами, но, завидев приближавшийся патруль, быстро исчез. Через несколько минут граф, к своему удивлению, увидел, что простолюдин входит с заднего крыльца в дом Лавьенна. Видя, что маркиз д’Эффиа упорно остается на своем посту, и не сомневаясь, что дело идет о любовной интриге, Лозен решился подойти к нему, чтобы узнать все подробно. Он шутливо погрозил маркизу пальцем и вдруг с изумлением увидел, что д’Эффиа самым хладнокровным образом повернулся к нему спиной, даже не сняв шляпы, и с видом человека, вовсе не желающего встречаться с ним, свернул в одну из прилегающих улиц.
Взбешенный Лозен решил вернуться домой и письменно потребовать у маркиза объяснения его поведения. Придя домой, он сел к своему элегантному письменному столу и только что успел написать: “Дорогой маркиз!” — как в дверь кабинета постучали. Обернувшись, Лозен увидел на пороге своего камердинера; в этом не было ничего особенного, но за спиной слуги граф заметил посетителей, являвшихся очень редкими гостями в его дворце: это были Форбен и два гвардейца.
— Что там такое, Бенуа? — спросил Лозен, не вставая с места.
— Ваше сиятельство, — пролепетал смущенный Бенуа, — там майор Форбен…
— Ах, здравствуйте, мой милый майор! Войдите, пожалуйста! Извините меня на несколько минут: я должен написать пару строк маркизу…
Но Форбен вежливо прервал его:
— Извините, граф, но я не могу ждать, пока Вы допишете Ваше письмо. Прошу Вас следовать за мной.
— Приказ явиться к королю? Так рано? И так спешно? Вероятно, его величество имеет в виду нечто очень важное!
— Это действительно — приказ явиться, но, к сожалению, не к его величеству… Граф, я имею приказ взять у Вас Вашу шпагу.
Лозен бросил перо и вскочил с кресла.
— Вы пришли арестовать меня?!
— Да, граф, и вот приказ его величества.
Лозен бросил взгляд на так хорошо знакомое ему leire ce cachet, и, несмотря на все свое мужество, побледнел, потому что прочел, что его приказано посадить в Бастилию.
— Кто это сделал? — вскрикнул он. — Ах, зачем спрашивать! Это — она, злая змея! Она ужалила меня! Форбен, прошу Вас отпустите меня на честное слово — только на полчаса! Я вернусь в срок, минута в минуту!
— Сожалею, — возразил непоколебимый майор, — но мне дан очень строгий приказ: отсюда Вы пойдете только
Лозен слишком привык вращаться в обществе и видеть всевозможные превратности судьбы, и потому тотчас пришел в себя. В присутствии Форбена и своего камердинера он решился отнестись к случаю легко и весело.
— Хорошо, — со смехом сказал он, — поживем день-другой в Бастилии; это не в первый раз. Притом там вовсе не так дурно. Бенуа, мой плащ, шляпу, перчатки! Положи в кошелек денег!
Бенуа бросился помогать своему господину одеваться; Форбен молча рассматривал картины на стенах.
— Ты пойдешь к маркизу д’Эффиа, — сказал между тем Лозен камердинеру, — и скажешь, что обстоятельства помешали мне теперь же обратиться к нему за объяснениями, но что я это сделаю в четверг или в пятницу; он уже знает, в чем дело. Если пришлют от Пенотье, то скажи, что я вернусь из Бастилии не раньше четверга, и тогда мы докончим наш разговор. А теперь, господин Форбен, если угодно, — я готов.
У самого подъезда стояла карета, окруженная гвардейцами, фаворит сел в нее вместе с Форбеном, и они поехали в Бастилию.
Лозен тотчас заметил, что на этот раз его заключение будет гораздо строже. Безмо был вежлив, но необыкновенно холоден; комната, отведенная ему, была мала и имела жалкий вид, и тюремщик поспешил закрыть двери, не обменявшись ни одним словом с заключенным.
Страшная ярость овладела графом; он кричал, топал ногами, стучал кулаками. Он проклинал маркизу Монтеспан и слабохарактерность короля. Страстные выражения его гнева были, очевидно, очень громки, потому что он скоро услышал стук в решетку камина в комнате, находившейся над его камерой. Тогда он умолк.
Как только наступила тишина, через отверстие камина послышался голос:
— Слушайте Вы, кто бы Вы ни были? Не беснуйтесь же так, черт возьми! Вы лишаете единственного утешения, которое мы здесь имеем: сна. Постарайтесь поскорее привыкнуть к своему положению; ведь мы так же неистовствовали сначала, но это не помогает. В конце концов успокаиваешься. Когда Вы просидите здесь, как я, шестнадцать лет, то и Вам будет все безразлично.
У графа мороз пробежал по коже. Шестнадцать лет! Просидеть шестнадцать лет в тюрьме, ему, королевскому любимцу, которому льстили, которого обожали!
— Это невозможно! Король не может этого желать! — сказал он, — нет, этого не может быть! Да и разве я не выпутывался всегда из всякой опасности? Разве мои враги не оказывались потом у моих ног? Впрочем, ведь это в первый раз, что мне пришлось бороться с женщиной, в которой с очарованием красоты соединяются сила ума и жажда к интригам. О, я погибну, я умру! Лавальер не была мне опасна: она хочет владеть монархом. — Он прошелся по своей клетушке. — Но ведь есть же для меня еще какие-нибудь пути!.. Что собственно вызвало мое падение? Ну, да, конечно: моя связь с принцессой Монпансье. О, они там все подкапывались под меня, я это знал. Они еще во Фландрии сговаривались об этом. Но еще есть надежда: пока я в Париже, вблизи от Вас, подлые скоты, Вы еще попомните меня! Завтра же я выпущу свои заряды: письмо к Монпансье, письмо к Экзили, — и маркиза будет опозорена, чего бы мне это ни стоило! Ах, если бы только я мог поговорить с Дегрэ!