Опасные тропы
Шрифт:
— Да.
— Так вот, никакого чуда, к сожалению, не произошло: семья польских патриотов Лещинских была полностью уничтожена.
Женщина страшно побледнела и протестующе подняла руку, но полковник, будто не замечая ее жеста, продолжал:
— Это прискорбный, но абсолютно достоверный факт.
— Кто же, по-вашему, я? — негодующе спросила женщина.
— И по-моему, и вообще вы — Инга Мейер, немка, родились и жили до войны в польском городе Гдыня, в те времена его называли Данцигом, вот почему вы отлично владеете польским языком, без акцента говорите на нем.
— Это слишком… Я советский человек! — вспыхнула женщина.
Соколов спокойно продолжал:
— Гитлеровцы
— Матка бозка! — протестовала женщина, ломая руки.
— Прекратите эту комедию, — брезгливо поморщился Соколов. — Вам поручили сыграть роль юной польской патриотки, и, надо признать, вы выполнили задание неплохо… С документами Ядвиги Лещинской вам удалось проникнуть в ряды борцов за освобождение Польши. «Жертву гитлеровских карателей» приняли в партизанском отряде радушно, и вы приступили ко второй части вашей операции. Вам помогла ваша внешность. Командир партизанского отряда «Железный Ян», — в голосе полковника послышалось сожаление, — влюбился в вас, и очень скоро вы стали его женой, из Ядвиги Лещинской превратились в Ядвигу Станкевич. Пользуясь безграничным доверием и любовью Яна Станкевича, вы сумели заманить его в ловушку, и он попал в лапы гестапо, где и погиб вместе с несколькими своими товарищами. Вас снова послали к партизанам, однако вы предпочли на этот раз не рисковать — вы ведь отлично знали, что кое-кто из партизан вам не доверял и предупреждал «Железного Яна» быть с вами поосторожнее.
Тогда для вас было придумано другое дело — вас направили работать в один из лагерей уничтожения, начальником которого был садист Яльмар Крафт. Теперь вы стали женой Яльмара Крафта. О, вы были любящей и преданной женой нацистского негодяя — ведь у вас с ним было единство взглядов, симпатий, стремлений. В затее с посылкой вас в концлагерь крылась дьявольская провокация: вы, как и ранее у партизан, продолжали выдавать себя за женщину польской национальности и своим поведением как бы подавали пример другим женщинам-полькам идти по вашему грязному и подлому пути. Но вы перестарались — слишком уж чудовищные преступления творились в лагере уничтожения, чтобы вы могли послужить образцом для потенциальных предателей. Вы, наверное, и до сих пор с удовольствием вспоминаете о веселых днях, проведенных вами с гауптштурмфюрером Крафтом: не проходило дня, чтобы ваш возлюбленный не уничтожал заключенных. Помните — играл оркестр из заключенных поляков, евреев, русских, над залитой кровью землей разносились звуки Штрауса и под эту музыку вешали людей? А рядом в обнимку с гауптштурмфюрером стояла молоденькая женщина, его жена, выдававшая себя за польку, — это были вы.
— Ложь! Все это ложь! — вскрикнула арестованная. — Вы не имеете права верить клевете моих врагов. Я помню, как они возненавидели меня, — им казалось, что там, в отряде, я отняла у них любимого руководителя, они нашептывали на меня Яну, говорили ему разные гнусности обо мне…
— Не надо мелодрам, — сказал полковник Соколов. — Вы же понимаете: я не стал бы говорить об этом, если бы не располагал абсолютно достоверными документами. Так-то, Инга Мейер.
— Я не предавала его! — напряженно произнесла она. — Кто может свидетельствовать против меня? — Должно быть, она переменила тактику. — У вас нет свидетелей…
— У нас есть свидетель вашего предательства, — прервал ее Соколов.
— Где он?
— Он здесь, — спокойно сказал полковник, подвигая к себе папку с бумагами.
Она делано рассмеялась.
— Очередной донос все тех же моих недоброжелателей?
— Нет, — Соколов медленно
— Так кто же он? — в нетерпении вырвалось у нее.
— Ваш муж, обманутый и преданный вами «Железный Ян». — Полковник протянул ей фотокопию документа. Она в ужасе отшатнулась. — Да, да, ему удалось перед самой казнью переслать товарищам в отряд письмо, — оно у меня в сейфе, — в котором он сообщил и о том, кто вы в действительности, и о том, что его и других партизан предали на смерть и мучения вы, Инга Мейер, подосланная к ним под видом польской патриотки Ядвиги Лещинской. Ян рассказывает в своем письме о том, как тогда, в гестапо, вы окончательно сбросили маску, — ведь вы были уверены, что об этом никто не узнает и к ответу вас не призовут. Ян имел неосторожность полюбить вас и погиб, но в своем предсмертном письме он просил разыскать вас и наказать — смертью за смерть. Вот оно, это письмо, что же вы не читаете его?
— Нет, нет. — она съежилась в кресле, как от страшного удара. — Если то, о чем вы говорили, правда, за это меня могут судить только в Польше…
— Почему? Вы же не полька, а немка. И подданная вы не Польской республики, а Советского Союза. Но в данном случае я не хочу определять, кто именно должен судить вас за прошлые преступления, пока я говорил об этом исключительно с целью подвести черту под вашей биографией, — вы должны понять, что пытаться морочить нас ни к чему, мы знаем, кто вы.
— Чего вы хотите от меня? — она пыталась успокоиться, прийти в себя.
— Вы будете давать показания?
— Да.
— Расскажите об обстоятельствах, при которых вы расстались с Яльмаром Крафтом.
— Была война… в сорок пятом лагерь пришлось ликвидировать, коменданта Крафта послали в армию… С тех пор я о нем ничего не знаю.
— Кто завербовал вас в американскую разведку и послал на советскую границу в Красногорск?
— Вы ошибаетесь… я хотела быть с родными Яна…
— Разве вы сами не чувствуете, насколько ваша ложь отвратительна?
— Я ничего не знаю ни о какой иностранной разведке.
— Затем меня интересует такой вопрос: какие отношения были у вас за последние годы с западногерманской шпионской службой генерала Гелена? Вы будете говорить?
— Да… Но я хотела бы услышать от вас, в чем вы меня обвиняете… — Она говорила с трудом, ее била нервная дрожь.
— Вы хотели бы услышать конкретные вопросы? Ну что ж, перейдем к конкретным… Скажите, к кому шел Скунс, прибывший в Красногорск под видом машиниста Войцеховского? Кто послал к вам Сигизмунда Васюкевича для подмены Скунса?
— Меня просил об этом какой-то поляк, — еле слышно призналась она.
— Не какой-то, а резидент иностранной разведки в одном из пунктов нашей страны. Его кличка — пан Юлиан, — Соколов заметил, как при упоминании этого имени она вздрогнула. — Вам придется рассказать нам, сколько времени продолжалась ваша совместная с паном Юлианом разведывательная деятельность против Советского Союза. Хочу предупредить — вилять, утаивать не следует, мы все равно все проверим и уточним. Это для нас тем более нетрудно; ведь и сам пан Юлиан нами арестован…
Инга Мейер стремительно вскочила на ноги. Она смотрела на полковника Соколова с ужасом в широко раскрытых глазах.
— Майн гот! — почти прошептала она. — Нет, нет, вы не могли найти его.
— Почему же не могли? — Соколов усмехнулся. — Только вчера я допрашивал его, и он сидел в том самом кресле, в котором сейчас сидите вы. Вот протоколы допросов, — он показал на папку, лежащую на краю стола. — Именно потому, что дело, связанное с преступной деятельностью этого субъекта, веду я, и вас прислали ко мне.