Опасныи? министр
Шрифт:
– Это был Ростов Великий, – так же спокойно пояснила я. – А Ростовская область – это где Ростов-на-Дону.
– А это где? – прищурила она глаза.
– Вик, ты бы лучше географию учила вместо своих тупых сериалов! – рявкнул на нее Костя. – Двоечница!
– Константин, ты как с сестрой разговариваешь! – тут же вмешалась его мать.
У меня до сих пор глаз дергается, когда я вспоминаю тот вечер.
– Проходи, – Костя открывает дверь квартиры и пропускает меня вперед.
В нос тут же бьет запах домашнего уюта. В нашей с Аней съёмной квартире так не пахнет. Костя
Я не очень люблю бывать у Кости дома, потому что это не квартира, а музей. На стенах висят картины. Я не разбираюсь в искусстве, но, должно быть, дорогие. По углам расставлены то вазы, то статуи, то еще какие-то фигуры. Тоже, наверное, дорогие.
Осторожно прохожу в ванную, стараясь не задеть экспонаты, и мою руки. Костя становится сзади и обнимает меня, опускаясь лицом в мой затылок.
– Я соскучился, – хрипит.
Его бёдра прижаты к моим, и конечно, я чувствую, как он соскучился. Пока я смываю мыльную пену, его ладони уже вовсю блуждают по моему телу. Не успеваю закрыть кран, как Костя разворачивает меня к себе и накрывает мои губы своими.
Мы целуемся жадно, отчаянно. Сейчас я верю, что он скучал. Не разрывая поцелуя, на ощупь, мы направляемся в его комнату, то и дело врезаясь в стены или предметы мебели.
– Зай, так хочу тебя, – шепчет Костя, спускаясь от моих губ к шее.
Я на что-то налетаю, и мы так и остаёмся стоять. Кажется, это какой-то раритетный комод. Его губы уже на моих ключицах, параллельно Костя расстегивает пуговицы на блузке. Запрокидываю голову назад. Костя целует ниже.
Не знаю, как и в какой момент это происходит. Но я случайно дергаю рукой и задеваю предмет, стоящий на комоде. А через секунду он летит на пол и с громким звоном разбивается.
Костя резко от меня отскакивает, и пару мгновений мы в недоумении пялимся на множество маленьких разноцветных осколков.
– Твою мать, это была эксклюзивная вазочка 19 века из Италии!
Я все еще в шоке, хлопаю глазами и не знаю, что ответить.
– Я случайно, – это первое, что приходит на ум.
Костя тяжело дышит и переводит на меня взгляд с укором. В нем так и читается: «Ну блин, Алена! Что я теперь маме скажу?».
Но вслух парень ничего не говорит. Тяжело вздохнув он уходит в сторону туалета и возвращается с совком и веником.
– Она дорогая? – зачем-то спрашиваю я.
– А ты как думаешь? – огрызается.
«Эксклюзивная вазочка 19 века из Италии», вспоминаю его слова.
Да, наверное, дорогая. Черт, ну почему я такая неосторожная? Но Костя, конечно, тоже молодец! Надо было пристать ко мне в ванной, до кровати не мог дотерпеть.
Настроение Кости кардинально изменилось в худшую сторону. Сейчас его губы сжаты в нитку, на меня даже не смотрит. Собрав осколки, уходит на кухню. По звукам я догадываюсь, что он высыпал их в ведро. Затем до меня доносится шум воды в раковине, а после хлопки холодильника и микроволновки. Я так и остаюсь стоять у комода, который тоже, наверное, эксклюзивный 19 века из Италии. На всякий случай отхожу от него к стене.
Время идёт, Костя не зовёт меня
Даже через 10 минут Костя мне не звонит, что только усиливает мои слезы. Не звонит он и через час, и через два. В 12 ночи я ложусь в кровать, продолжая лить слезы в подушку. Наконец-то телефон вибрирует.
Тут же хватаю айфон, надеясь прочитать слова извинения от моего парня, но вместо них вижу сообщение от… Никольского.
«В прошлый раз я выбрал ресторан, не советуясь с тобой. Исправляюсь. Какую кухню ты любишь?».
Глава 19.
Во вторник утром я просыпаюсь совершенно без настроения и с опухшим от слез лицом. На экране мобильного висит сообщение от Никольского с вопросом про мою любимую кухню. Я его так и не открыла. От Кости сообщений нет.
У меня нет желания ни краситься, ни наряжаться, ни идти на работу. Даже возникает мысль позвонить Яне и наврать, что я заболела, но в итоге я ее отметаю. Паша говорил, что сегодня будет писать сложный текст, и ему понадобится моя помощь.
Погода резко переменилась, и вот за окном уже сильный осенний ветер и мрачное небо. Прямо, как мое настроение. Конец сентября. Дальше только холоднее.
Натягиваю простые синие джинсы-скинни и чёрную водолазку. Не крашусь, а волосы оставляю распущенными. Обуваю чёрные кеды, накидываю сверху кожаную куртку, бросаю в сумку зонт и выхожу из дома.
Костя не пишет, из-за чего у меня целый день глаза на мокром месте. Пару раз порываюсь написать ему сама, но бросаю эту затею. В чем я виновата? В том, что он сам прижал меня к этому комоду? Ну так Костя должен был знать, что на нем стоит эксклюзивная вазочка 19 века из Италии!
Но чем ближе окончание рабочего дня, тем хуже мое настроение. Никольскому я так и не ответила. Да и что за вопрос: какую кухню ты любишь!? Как будто я светская дива, расхаживающая каждый день по ресторанам! Он, может, и привык к таким девушкам, но, по-моему, очевидно, что я к ним не отношусь.
«Я у твоей редакции»
Часы показывают ровно семь часов. Прощаюсь с коллегами и иду на выход. «Кайен» Никольского припаркован на другой стороне улицы. Перехожу дорогу на светофоре, обхожу автомобиль и залезаю на переднее сиденье. Вдруг возникает мысль, что надо было оглядеться по сторонам, на случай если кто-то из коллег мог меня видеть.
– Привет, – Ярослав встречает меня с улыбкой.
Мне хватает одного взгляда на этого мужчину, чтобы переживания о Косте и разбитой вазочке пулей вылетели из головы. Он сидит за рулем в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Галстука нет, пара верхних пуговиц расстегнуты. От него веет силой, уверенностью и успехом.
– Привет, – тихо отвечаю, не в силах оторвать от него глаз.
Ярослав кладёт ладонь мне на плечо и слегка склоняет к себе. Опять целует в щеку. Я тоже едва касаюсь губами его кожи. Закрываю глаза и вдыхаю поглубже терпкий мужской запах.