Опасный канун
Шрифт:
Миса медленно вышла на сцену в красном бархатном платье. Она долго стояла, прикрыв лапами глаза, и входила во вкус, как это — быть примадонной.
Это было чудесно.
— О, какая радость, — тихо прошептала Миса, неверными шагами подошла к рампе и протянула руки к публике.
Хомса в комнате освещения включил аппарат, создающий ветер.
— У них что, есть пылесос? — спросил ежонок.
— Тихо! — сказала ежиха.
Миса
— О, как сердце взыграет в тот миг, как глава твоя треснет…
Она сделала порывистый шаг, наступила на подол платья и полетела через рампу вниз, в лодку ежа.
Зрители закричали ура и подняли Мису на сцену.
— Не принимайте близко к сердцу, барышня, — сказал один пожилой бобёр, — и немедля отрубите ей голову!
— Кому? — удивлённо спросила Миса.
— Сестре вашей внучки, разумеется, — поощрительно сказал бобёр.
— Они всё поняли не так, — прошептал Муми-папа Муми-маме. — Будь добра, поскорее выходи на сцену!
Муми-мама поспешно подобрала юбки и вынырнула на сцену с приветливым, чуть застенчивым выражением на лице.
— О пустыня, скорей спрячь лицо: дурное известье несу я! — радостно возвестила она. — Отбыл коварно твой сын, ваши души во лжи погрязают.
Роковая ночь, Роковая ночь, Роковая ночь! —пропела Эмма, словно на обедне.
Муми-папа с беспокойством смотрел на Муми-маму.
— Введите льва, — подсказала она.
— Введите льва, — повторил папа. — Введите льва, — неуверенно сказал он ещё раз. И наконец громко крикнул: — Давайте льва!
За сценой раздался громкий топот. И наконец вышел лев.
Его составляли два бобра — один был в передних лапах, другой в задних. Публика радостно загоготала.
Лев помедлил, подошёл к рампе, раскланялся и отошёл на середину сцены.
Публика захлопала в ладоши и начала подаваться до дому.
— Это ещё не конец! — крикнул Муми-папа.
— Дорогой мой, — сказала Муми-мама, — они опять заявятся завтра. Эмма говорит, премьеры никогда не проходят хорошо, если на генеральной репетиции не бывает какой-нибудь маленькой неудачи.
— Верно, она это говорила, — успокоенный, сказал Муми-папа. — Во всяком случае, в нескольких местах они всё же смеялись! — радостно добавил он.
Миса отошла в сторонку, чтобы унять сердцебиение.
— Они аплодировали мне! — прошептала она про себя. — Ах, я так счастлива. Никогда, никогда ещё я не была так счастлива.
Глава одиннадцатая,
о том, как надувают надсмотрщиков
На следующее утро рассылались программы. Всякого рода птицы облетали залив и сбрасывали театральные афиши. Яркие афиши (нарисованные Хомсой и дочерью Мимлы), падая, кружили над лесом, над пляжем, над лугами, над водой, над крышами домов и садами.
Одна из афиш, порхая, опустилась возле кутузки прямо перед Хемулем, который сидел в полудрёме на солнышке, надвинув на глаза полицейскую фуражку.
Он сразу заподозрил,
В данный момент у него было три арестанта — больше, чем когда-либо с тех пор, как он учился на надсмотрщика. Вот уже примерно два года ему не приходилось ни над кем надзирать, поэтому легко представить себе, как он дорожил арестантами.
Короче, Хемуль водрузил на нос очки и прочел программу вслух для себя. «Премьера!!!» прочёл он.
— Театр, — задумчиво произнёс Хемуль и снял очки. В его заскорузлой душе мелькнуло слабое воспоминание из поры детства.
Да, тётка однажды взяла его с собой в театр. Что-то такое о принцессе, спящей в розовом кусте. Это было очень красиво, ему понравилось. И он вдруг решил снова побывать в театре.
Но кто тем временем будет караулить арестантов?
Он не знал ни одного свободного хемуля. Бедняга надсмотрщик раскидывал мозгами и так и этак. Он с трудом протиснул нос в железную клетку, стоявшую в тени за его спиной, и сказал:
— Я не прочь сходить сегодня вечером в театр.
— Театр? — откликнулся Муми-тролль и навострил уши.
— Да, «Невесты льва», — сказал Хемуль и сунул программу в клетку. — Да вот ума не приложу, кого мне посадить караулить вас.
Муми-тролль и фрёкен Снорк взглянули на театральную афишу, взглянули друг на друга.
— Это наверняка пьеса о принцессах, — с сожалением сказал Хемуль. — А я так давно не видел принцессы!
— Тогда ты непременно должен пойти посмотреть, — сказала фрёкен Снорк. — Неужели у тебя нет родственника, который оказал бы тебе любезность и покараулил нас?
— Есть. Моя двоюродная сестра, — сказал Хемуль. — Но она слишком любезна. Она может выпустить вас.
— А когда нас должны казнить? — вдруг спросила Филифьонка.
— Чушь, никто не собирается вас казнить, — смутившись, сказал Хемуль. — Вы должны просидеть в клетке до тех пор, пока не признаетесь в том, что вы натворили. Тогда вам придётся сделать новые щиты и написать «воспрещается» пять тысяч раз.
— Но ведь мы ни в чём не виноваты… — начала было Филифьонка.
— Ну-ну-ну, — сказал Хемуль. — Это я уже слышал. Все так говорят.